Среди тех, кто без всякого лицемерия пишет ради денег.
– Ради наживы, грязной наживы.
– А вы это чего ради написали? – ухмыльнулся Френсик.
Маска устремила на него язвительный взгляд.
– Чтобы доказать, что я смогу, – сказала она, – что мне вполне под силу писать ходкую макулатуру. Считалось, что не смогу: книжный червь, кабинетное бесплодие. Я им доказала. – Голос ее возвысился.
– Вряд ли, – пожал плечами Френсик. – На титуле вашей фамилии нет, а без нее никто не знает, что вы там доказали.
– Никто и не должен знать.
– А я собираюсь всех уведомить, – сказал Френсик. – Захватывающая история. Автор-аноним, «Ллойдз банк», Машинописное агентство, мистер Кэдволладайн, Коркадилы, ваш американский издатель…
– Не смейте, – простонала она, – никто не должен об этом знать. Я сказала: воспрещаю.
– Это уже не в ваших руках, – сказал Френсик, – а в моих, и я их не стану марать вашим лицемерием. К тому же у меня есть и другой подопечный.
– Другой подопечный?
– Пипер, тот козел отпущения, посланный вместо вас в Америку. У него тоже, представьте себе, репутация.
– Должно быть, безупречная, вроде вашей, – хмыкнула доктор Лаут.
– В принципе – да, – сказал Френсик.
– Однако он рискнул ею ради денег.
– Пожалуй. Он хотел писать и нуждался в деньгах. Вы, насколько я понимаю, не нуждаетесь. Вы открещиваетесь от наживы, грязной наживы. Что ж, договоримся.
– Шантаж, – обозначила доктор Лаут и погасила сигарету. Френсику она стала еще омерзительней.
– Как нравственный урод, скрывающийся под чужим именем, вы на такие выражения не имеете права, – заметил он. – Приди вы ко мне с самого начала – я не стал бы вязаться с Пипером, но уж раз вам в обход честности мила анонимность, то мне теперь приходится выбирать между двумя авторами.
– Двумя? Почему двумя?
– Потому что Пипер претендует на авторство.
– Что ж, пусть. Принял бремя – неси его.
– Бремя бременем, а как с деньгами?
Доктор Лаут глядела на тлеющие угли.
– Ему ведь заплачено, – сказала она. – Чего он еще хочет?
– Всего, – сказал Френсик.
– И вы ему готовы уступить?
– Да, – сказал Френсик. – Моя репутация тоже под угрозой. Если будет скандал – мне несдобровать.
– Скандал? – Доктор Лаут покачала головой. – Скандала быть не должно.
– А будет, – сказал Френсик. – Видите ли, Пипер погиб.
– Погиб? – вздрогнула доктор Лаут. – Но вы только что сказали…
– Надо сворачивать его дела. Если дойдет до суда, то исчезновение двух миллионов долларов… Объяснять?
Доктор Лаут покачала головой.
– Что вам от меня нужно? – спросила она.
Френсик расслабился. Обошлось: он ее одолел.
– Напишите мне письмо, что вы знать ничего не знаете об этой книге.
– И этого достаточно?
– Для начала, – сказал Френсик. Доктор Лаут поднялась, пошла к письменному столу и писала минуту-другую; потом протянула письмо Френсику. Он прочел и кивнул.
– Теперь насчет рукописи, – сказал он. – Мне нужен оригинал и все рукописные копии, если такие были.
– Нет, – сказала она, – я все уничтожу.
– Уничтожайте, – сказал Френсик. – При мне.
Доктор Лаут отперла ящик стола, достала оттуда коробку и вернулась в свое кресло у камина. Из коробки она вынула кипу исписанных листов. Френсик взглянул на верхний: «Дом стоял на холме, окруженный тремя вязами, березой и кедром, горизонтальные ветви которого…» Да, это был оригинал «Девства». Через мгновение лист обуглился и полыхнул пламенем в дымоход. Френсик сидел и смотрел, как огонь подхватывает листы, как они, шелестя, чернеют, как бы заново покрываясь белой словесной вязью, рассыпаются и затягиваются в трубу. Рукопись сгорела, и Френсик вдруг заметил краем глаза влажный блеск на щеках доктора Лаут. Он слегка опешил. Женщина предает сожжению свое детище и, сама окрестив его макулатурой, все же оплакивает его участь. Никогда ему, должно быть, не разобраться в душевных хитросплетениях писательства.
Догорел последний лист, и Френсик встал, а доктор Лаут осталась сидеть, сгорбившись перед камином. Не спросить ли у нее еще раз, почему написана эта книга? Чтобы опровергнуть злопыхателей? Это не ответ. Тут что-то другое – тайные вожделения, какая-нибудь бурная любовная связь… все равно она не скажет. Он тихо притворил дверь и прошел пустым коридором к парадному. Снаружи роями носились черные пепельные хлопья; котенок возле калитки ловил пляшущий на ветру бумажный клочок.
Френсик глубоко вдохнул свежий воздух и зашагал по дороге. Надо было заскочить в гостиницу за саквояжем и поспеть к лондонскому поезду.
* * *
Отъехав к югу от Таскалусы, Бэби выбросила дорожную карту из окна машины. Карта распласталась и исчезла в клубах пыли. Пипер, как обычно, ничего не заметил: он корпел над «Возвратным трудом». Писалась 178-я страница; работа шла хорошо. Еще полмесяца усердного труда – и делу конец. А там он примется за третью версию, где будет все другое: и герои и обстановка. Он решил назвать ее «Детство. Постскриптум»; она должна предшествовать окончательному, совершенно неискаженному тексту романа «Поиски утраченного детства». Впоследствии его сочтут первообразом «Девства» – те самые критики, которые превозносили этот загаженный роман. Таким образом, слава его будет долговечнее дешевого успеха, а уж текстологи проследят, как уродовали его талант своекорыстные наущения Френсика. Пипер улыбнулся собственному хитроумию. А может, напишутся и другие, еще незадуманные романы. Он будет писать «посмертно», и через каждые несколько лет подбрасывать на стол Френсику новую рукопись, от издания которой ему не отвертеться Бэби права: обманув Хатчмейера, «Френсик и Футл» сами подстроили себе ловушку, и с Френсиком теперь иной разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84