Парменид, родоначальник осмысления бытия в европейской философии, заложил онтологическую линию, вследствие которой считалось, что несушего, небытия нет, в отличие от бытия, которое только и может быть мыслимо. И именно в этом пункте Хайдеггер соответствует парменидовской линии своим утверждением того, что небытие не может быть предметом мысли, что оно никаким образом не дано мышлению. Но в целом Хайдеггер противоречит парменидовскому отношению к негативности, согласно которому, небытия нет, оно невоспринимаемо не играет никакой роли в жизни человека. В некотором смысле Платон пересматривает парменидовское отношение к негативности, когда в диалоге «Софист» признает, что проблема софистики, как мышления о чем-то неправильном, обманчивом, т.е. о не-бытии, неразрешима. Софистика является мышлением о не-бытии, которое все-же каким-то образом существует Платон, Софист, 241d.

. Итак, европейская метафизическая традиция, начиная с Парменида вплоть до Гегеля, рассматривает проблему Ничто (негативности) внутри рациональной сферы. Негативное анализируется исходя из сущего, понимается как недостаток сущего и означает неистинное, фальшивое, обманчивое, непостоянное. Как раз поэтому Хайдеггер считает, что традиция еще не продумала Ничто, еще не дошла до Ничто. Хайдеггер считает, что Парменид прав по отношению к Платону, т.е. в том отношении, что Ничто не может быть предметом мысли. Ничто не должно сводиться к сущему, не должно рассматриваться как его недостаток, оно является чем-то принципиально иным, чем сущее.
Чтобы получить определение Ничто, Хайдеггер вводит понятие«совокупность сущего» или «все сущее в целом». Но мы никогда не можем ухватить все сущее в его безусловной совокупности, мы всегда имеем дело с тем или с этим, мы привязаны к какому-то определенному сущему, а о ряде других, возможно, и не подозреваем. Человеческое отношение к сущему принципиально расколото, но все же Хайдеггер настаивает, что мы не мыслью, но несколько иным способом можем относиться ко всему сущему в целом, «что мы все же нередко видим себя стоящими посреди так или иначе приоткрывшейся совокупности сущего» Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие. М., 1993, 20.

. В каких же случаях это происходит? Это происходит в те моменты, когда мы захвачены каким-то фундаментальным настроением, например. когда нам становится тоскливо. Глубокая тоска приоткрывает сущее в целом.
Логика Хайдеггера такова: существуют настроения, которые раскрывают нам «все» или сущее в целом (это – глубокая тоска, радость от присутствия любимого человека и др.), следовательно, есть настроения, которые приоткрывают нам Ничто. Хайдеггер уже выяснил, что Ничто может быть дано только в чем-то противоположном мышлению, т.е. вне рациональной сферы Ибер Хр. отмечает, что выведение темы Ничто из рационалистических рамок началось еще до Хайдеггера – начиная с Шеллинга, а затем в экзистенциальной философии. Iber Ch. Das Andere der Vernunft als ihr Prinzip, 336. Ибер Хр. так же отмечает значение Кьеркегора в разрушении рационального дискурса: «Вопрос о Ничто, который превышает рациональный дискурс традиционной метафизики, находим мы впервые у Кьеркегора, который говорит о глубокой тайне невинности, которой является Ничто, рождающее страх» // Там же. С. 337.

.
Этим настроением оказывается радикальное настроение «страха» Следует указать, что здесь возникает некоторая путаница в переводах. Немецкое слово, которое в данном случае употребляет Хайдеггер, die Angst, переводят на русский как ужас. А в данном контексте отличия ужаса от страха или страха от боязни очень важны малейшие нюансы перевода. Но нам хотелось бы указать, в связи с темой нашего исследования, что die Angst фигурирует и в немецком названии работы Кьеркегора, которое на русский переводят как «Понятие страха». Не следует забывать того, что Кьеркегор как раз заложил традицию различения страха, как фундаментального настроения, предмет которого не определен, и боязни, как определенного чувства. Наше примечание направлено на то, чтобы указать на то, что ужас Хайдеггера и страх Кьеркегора – это одно и то же, несмотря на уже сложившуюся традицию различия в переводах.

.
О. Поггелер отмечает, что немецкое слово страх (die Angst) этимологически связано со словом angustiae, что означает теснота. В страхе человек испытывает чувство тесноты. у него нет выхода, весь мир исчезает и он, страшащийся, оказывается посреди Ничто, которое теснит его своем жасающим приближением. В страхе весь окружающий мир и все в мире кажется внезапно лишенным своего значения, опустошенным, мы тонем в безразличии к утерявшим свой смысл вещам, и мир словно рушится из-за своей никчемности. Столь привычное нам «Я», сформированное повседневными заботами и хлопотами, исчезает со сцены. В страхе обнаруживается крушение всего окружающего, все вещи ускользают, земля уходит из-под ног. Страх и угроза страха подступают отовсюду и нельзя установить локализацию страха. Нам становится жутко. Мы становимся открытыми жути(die Unheimlichkeit), лишенности крова, всякой помощи, защиты, чувству бездомности, небезопасности. Этот опыт беспочвенности, зависания превращает человека в чистое здесь-бытие, в чистое присутствие. Поскольку все реальности мира исчезли, мир как таковой стал более близким, как бы очистился с исчезновением предметов и реальностей, которые обычно маскируют его. В настроении ужаса невозможно говорить – а только молчать, и невозможна интерсубъективность. Таким образом, страх открывает нам, что мы погружены в бытие, брошены в нем без защиты и помощи, чтобы существовать даже без явного желания делать это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145