– Пальчики в перстнях сомкнулись на локте мужа, норовя увести его из аббатства.– Нет, черт побери! – добродушно отбояривался Хэнк. – Я тут за последние дни на всю жизнь нагулялся. – И он склонил голову набок, лукаво поглядывая на Сент-Джеймса. – Вы подсунули нам неправильную карту, приятель! Если бы моя Горошинка не следила за дорожными знаками, мы бы до самого Эдинбурга доехали. – Он произносил «Эдя-берх». – Ладно, хорошо – что хорошо кончается, так? Мы прибыли как раз вовремя, чтобы показать вам то страшное местечко.Спасения нет – придется следовать за ними.– Страшное местечко? – переспросила Дебора. Опустившись на колени, она укладывала свое снаряжение в большую сумку.– Забыли про того младенца? – терпеливо напомнил Хэнк. – Конечно, если учесть, чем вы двое тут занимались, похоже, эта история с младенцем вас ничуточки не напугала. – Он плутовски осклабился.– А, младенец, – рассеянно отвечал Сент-Джеймс, поднимая с полу собранную Деборой сумку.– Ну, наконец-то вспомнили, – похвалил его американец. – Сначала-то вы малость рассердились, что я нарушил ваше уединение, но теперь вы снова у меня на крючке, а?– Да уж, – подтвердила Дебора, хотя мысли ее блуждали далеко. Как странно, как внезапно все произошло! Она любила его, любила с самого детства, но лишь в один ослепительно яркий миг поняла, что все изменилось, что все теперь у них пойдет иначе, не так, как прежде. В одно мгновение Саймон перестал быть просто милым юношей, чье присутствие всегда наполняло ее сердце радостью, и сделался возлюбленным, один взгляд которого пробуждал в ней страсть. Господи, Дебора, ты скоро свихнешься от желания, пожурила она себя.– Дебора? – окликнул Сент-Джеймс, услышав шаловливый смешок жены.Хэнк фамильярно ткнул его локтем в бок.– Не обращайте внимания на молодую, – посоветовал он. – Все они поначалу стесняются. – И он возглавил экскурсию, целеустремленный, словно Стэнли в поисках Ливингстона, подавая порой команду жене: – Вот это сфотографируй, Горошина. Щелкни!– Извини, дорогая, – пробормотал Сент-Джеймс, и они поплелись вслед за американцами по полуразрушенному залу, затем через двор и во внутренние помещения монастыря. – Я надеялся, что услал его хотя бы до полуночи. Еще пять минут, и он застал бы нас с тобой в самый разгар…– Подумать только! – расхохоталась она. – Что, если б и в самом деле, Саймон! Как бы он заорал: «Щелкни, Горошина!» – и наша сексуальная жизнь была бы навеки загублена! – В глазах Деборы скакали чертики, волосы отливали золотом в лучах предзакатного солнца, пряди небрежно развевались вокруг ее шеи у плеч.Сент-Джеймс тяжело, как от физической боли, вздохнул.– Надеюсь, все обойдется, – угрюмо промолвил он.
Страшное местечко находилось в ризнице. Здесь уцелел лишь узкий коридор, давно лишившийся крыши, заросший травой и полевыми цветами. Четыре ниши глубоко врезались в стену. Хэнк трагическим жестом указал на них.– В одной из них, – пояснил он. – Щелкни, Горошина, – и протопал поближе к месту по траве. – Кажись, здесь монахи держали всякие церковные побрякушки. Типа кладовки, понимаете? И в эту самую ночь сюда подбросили младенца и оставили его умирать. Прямо с души воротит, как об этом подумаешь, верно? – Хэнк вернулся к своим слушателям. – Как раз по размеру ребенка, – добавил он задумчиво. – Как там оно называется? Ритуальное жертвоприношение, а?– Не думаю, чтобы цистерцианские монахи имели это в виду, – возразил Сент-Джеймс. – Человеческие жертвоприношения к тому времени давно вышли из моды.– Ну, и кто это был, по-вашему? Чей младенец, а?– Я даже и гадать не стану, – сказал Сент-Джеймс, прекрасно понимая, что их гид уже заготовил собственную теорию.– Тогда позвольте мне рассказать вам, как все это произошло, – мы с Горошиной во всем разобрались в первый же день. Верно, Горошина? – Хэнк подождал одобрительного кивка супруги. – Идите сюда, голубки. Я вам тут кое-что покажу.Хэнк повел их по выщербленному полу через южный придел храма мимо алтаря и сквозь дыру в стене вновь вывел во двор.– Вот оно! – Он торжествующе ткнул пальцем в узенькую тропинку, уводившую на север, в леса.– Да, конечно, – согласился Сент-Джеймс.– Начинаете соображать, а?– Пока нет.Хэнк радостно фыркнул:– Еще бы. Все потому, что вы не успели обдумать это дело так, как мы с Горошиной – верно, сахарная моя? – Сахарная печально кивнула, переводя грустный взор с Сент-Джеймса на Дебору и обратно. – Цыгане! – выпалил ее неугомонный супруг. – Мы с Горошиной тоже не сразу поняли, пока нынче их не углядели. Знаете, о ком я? Они поставили трейлеры там на обочине. Ну, мы прикинули – в ту ночь, значится, они тоже тут были. Это их ребенок.– Я слыхал, цыгане чрезвычайно привязаны к своим детям, – сухо возразил Сент-Джеймс.– Ну так этот малыш – исключение, – не смутившись, ответил Хэнк. – Вот как все было, приятель. Дэнни с Эзрой пристроились тут где-нибудь, – он махнул рукой в том направлении, откуда только что привел своих слушателей, – собрались это самое – и тут тихонечко по тропинке пробирается старая карга с ребенком.– Старая карга?– Ну конечно, ясное дело!– «Дитя греха и горя», – вздохнул Сент-Джеймс.– Чего там дитя? – Хэнк отмахнулся от цитаты, словно от блохи. – Старая карга оглядывается по сторонам, – Хэнк довольно живо изобразил эту сцену, – пробирается в аббатство, видит подходящую нишу и – мяч в лузу!– Да, это интересная теория, – подала наконец реплику Дебора. – Но мне, право, жаль цыган. На них валят вину за все, что бы ни случилось.– Тогда, голубка, позвольте мне перейти к теории номер два.Джо-Джо быстро замигала, точно извиняясь за мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105