Машину я поставил в парамоновском гараже, которым заведовал упоминавшийся мною ранее казачий есаул Самсонов. Таким образом, источники моих средств стали всем известны и разговоры о том, на какие же средства живет поручик Крошко, прекратились.Однако это мероприятие повлекло за собой ухудшение моих отношений с моим, так сказать, вождем лейтенантом Павловым. Он был удручен отсутствием денег для финансирования «Братства белого креста»; не получая поддержки, организация его теряла влияние в эмигрантских кругах. Я же почти совсем перешел в «Братство русской правды» к Орлову.Однажды Павлов спросил меня, откуда у меня появились деньги на покупку автомашины. Я ответил, что получил крупную сумму денег от финской разведки за оставленные мною «большевистские документы». Эту версию я распространил и среди всех моих эмигрантских знакомых. Павлов заявил мне, что это компрометация «Братства белого креста», ведущего «идейную борьбу с большевиками». На это я ответил, что имевшиеся у меня скудные средства иссякли и у меня не было другого выхода. После этого разговора мои отношения с Павловым стали весьма холодными, но полностью отношения с «Братством белого креста» я не порывал и оставался одним из его руководителей.За этот период времени я получил через секретаря финского посольства в Берлине несколько пакетов с материалами. Следовательно, явка, данная для финнов в Ленинграде, функционирует исправно и разрабатывалась под наблюдением КРО.Затем мною было получено от КРО задание собрать возможно большую информацию о деятельности группы генерала Кутепова, его связях в Польше, Латвии и Эстонии. Эта разработка заняла месяца два, однако до конца ее довести не удалось. Я собрал интересную информацию и должен был выехать в Париж, где находился генерал Кутепов и его штаб-квартира, чтобы подробно и до конца разобраться в деятельности кутеповцев. Однако получил сведения, что французская военная разведка и «Сюрте женераль» взяли меня на учет как германо-большевистского агента, которого надо разоблачать. В такой ситуации поездка делалась нецелесообразной и опасной. Я доложил об этом Игорю, и выезд в Париж был отложен, а на следующей встрече товарищ Игорь сказал мне, что поездка вообще отменяется.Моя последняя поездка в Советский Союз, получаемые мною материалы и явка для финнов в Ленинграде окончательно расположили ко мне Орлова, и он, наконец, посвятил меня в тайны своей фабрики фальшивок. Орлов познакомил меня с Павлуновским-Сумароковым и предложил мне принять участие в изготовлении материалов, «подрывающих деятельность большевиков за границей».Орлов показал мне свою картотеку, угловые штампы, печати и дубликаты наиболее громких фальшивок («Письмо Коминтерна», директиву о взрыве собора в Софии и др.). Я сперва сделал вид, что отказываюсь от этого дела, так как вижу в нем только нечистый способ зарабатывать деньги и по сути дела дезинформировать иностранные разведки.Орлов же горячо доказывал мне, что фальшивки являются мощным оружием для подрыва и компрометации деятельности советских органов за границей и борьбы с коммунистическими партиями. Так, он вспомнил аресты болгарских коммунистов, спровоцированные фальшивкой о подготовке взрыва собора в Софии, налет английской полиции на Аркос и немецкой полиции на торгпредство в Берлине, чему также способствовали антисоветские фальшивки. При этом он намекнул, что иностранные разведки не особенно проверяют «подлинность документов». Главное, чтобы они были на высоте по качеству и по содержанию.Из дальнейших разговоров выяснилось, что материалы Павлуновского-Сумарокова устарели и «дело» надо было оживить. Мои связи «по ту сторону» и мои материалы могут очень помочь им. Орлов начал меня уговаривать, чтобы я в загримированном виде, в красноармейском шлеме и гимнастерке со знаками различия дал себя сфотографировать. Эту фотокарточку Павлуновский покажет сотруднику рейхскомиссариата Зиверту, заявив, что это его, Павлуновского, приятель, приехавший в командировку в Германию из Москвы и у него можно купить «большевистские документы». Дело было рискованное, но, посоветовавшись с товарищем, сменившим на связи со мной товарища Игоря, я согласился на это.Но Зиверт, не удовольствовавшись этой фотокарточкой, по указанию своего начальства, потребовал от Павлуновского устроить свидание с его «большевистским другом», то есть со мной. Это было уже совсем рискованно, учитывая мой рост и фигуру. Но пришлось пойти и на это. Тщательно загримированный, поздно вечером, вместе с Павлуновским я встретился с Зивертом. Быстро договорившись о продаже документов, я ушел. Однако, как говорится, я еле ноги унес, так как заметил, что Зиверт пришел не один, а с двумя агентами полиция, наблюдавшими за встречей. Я быстро вошел в знакомое мне кафе, прошел в уборную, снял грим и через черный ход вышел на улицу, вскочил в такси и уехал домой.После этого я завоевал у Орлова полное доверие. Он уже стал иногда оставлять меня одного в своей квартире, и я смог снять слепки с ключей от его квартиры, шкафов и сейфа. Когда Орлов уехал к жене в свое Мекленбургское имение, я проник в его квартиру и изъял материалы, изобличающие изготовление им фальшивок (дубликаты, черновики, заготовки, образцы штампов, печатей и т. д.). В частности, я изъял заготовки фальшивок, «изобличавших» американских сенаторов Бора и Норриса в получении денег от Советского правительства.Провал произошел в конце сентября 1928 года. Связь была прервана почти на месяц. В Берлин приехал товарищ Виктор Смирнов, который сообщил мне о провале и необходимости незаметно выехать из Германии в Советский Союз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141