Утомившись от размышлений Вредлинский задремал и безмятежно проспал пару часов. Проснулся он за полчаса до того, как вновь щелкнул дверной замок и на пороге возникла загадочная фигура Генерала.— Я не помешал вашему отдыху, Эмиль Владиславович? — заботливо спросил Генерал.— Нет, нет, — поспешно заявил Вредлинский. — Я вполне нормально отдохнул.— К пище у вас нет претензий?— Что вы, что вы! Кормят, как в санатории.— Рад за вас, — усмехнулся Генерал. — Тем не менее, я думаю, вам не хотелось бы продлевать свое пребывание в нашем заведении?— Безусловно, — кивнул Эмиль Владиславович, — в гостях хорошо, а дома лучше. А что, есть возможность уехать отсюда?— Есть такая возможность, — подтвердил Генерал, — хотя для того, чтоб она реализовалась, вам придется соблюсти некоторые условия.— Любопытно… — пробормотал Вредлинский, наскоро пытаясь предугадать, что это будут за условия. — Надеюсь, мне не придется совершить ничего противозаконного?— Давайте немного повременим с рассмотрением этой проблемы, — предложил Генерал. — Для начала я бы хотел продолжить разговор о вашем друге Георгии Петровиче Крикухе. Он когда-нибудь рассказывал вам о своих родителях, ближайших родственниках, более дальних предках?— Ну, — наморщил лоб Вредлинский, — иногда кое-что рассказывал. Правда, по большей части в нетрезвом или вовсе в пьяном виде. Справедливости ради могу добавить, что и я в те часы тоже был несколько подшофе, а потому мало что запомнил.— Понятно. Тем не менее попробуйте вспомнить хотя бы, что у вас удержалось в памяти.— Позвольте спросить, зачем вам это надо? — осторожно поинтересовался Эмиль Владиславович. — То есть зачем надо все это спрашивать у меня? Я думаю, что будет проще, если вы поговорите с самим Крикухой. Ведь вам, как я полагаю, ничего не стоит доставить его сюда и побеседовать с ним столь же тепло и радушно, как со мной. Конечно, Жора воспримет подобное перемещение в пространстве не столь философски, как я, но если узнает, что речь пойдет всего-навсего о генеалогии рода Крикух, то охотно расскажет все, что пожелаете. Особенно если разговор пойдет за рюмкой чая.— Вы знаете, Эмиль Владиславович, для начала мне бы хотелось послушать вас. Хотя бы для того, чтобы правильно оценить возможные варианты вашего поведения.— Что вы под этим подразумеваете? — слегка струхнул Вредлинский. — Вы хотите проверить меня на откровенность?— До определенной степени. В конце концов, нам небезразлично, с кем мы имеем дело. Упаси бог, если мы в вас ошибемся… Кстати, те люди, которые вас атаковали вчера вечером, могут пожаловать и к вашему другу Георгию Петровичу. Чем откровеннее вы с нами будете, тем больше шансов, что мы сможем ему помочь.— Вы знаете, господин Генерал, — осторожно произнес драматург, — у меня создается впечатление, что вы уже сейчас знаете о Крикухе гораздо больше, чем я. Может, вы зададите мне какой-нибудь наводящий вопрос?— Согласен. В таком случае скажите, вам известно, где работал отец Георгия Петровича?— По-моему, он был врачом, — наморщил лоб Вредлинский.— Гражданским или военным?— Об этом Жора никогда не упоминал. К тому же он никогда не видел его живым. Его репрессировали в 1937-м, когда Жоре было полтора года. Мне только в последние годы стало понятно, насколько повезло в этом отношении моей семье. Ни убитых на фронте, ни расстрелянных. А в целом наше поколение— сплошная безотцовщина…— А Георгий Петрович не пытался поднять вопрос о реабилитации?— Вы знаете, он мне как-то сказал, что реабилитация — это, увы, не реанимация. Тем более если считать, что большевизм был преступным режимом, то невинность перед ним не прибавляет заслуг.— Оригинальное суждение… Так, а о своем деде Крикуха что-нибудь упоминал? Кстати, как звали его отца по отчеству?— По-моему, Степанович. Да-да, именно так. Крикуха Петр Степанович. Что же касается упоминаний о деде, то Жора говорил о нем еще меньше. По-моему, он погиб еще в гражданскую.— Погиб или умер? — уточнил Генерал.— Неосведомлен, к сожалению. Может, погиб, а может, умер от испанки, тифа или голода. Какое это имеет значение?— Сейчас, соглашусь, никакого. Но в те годы это было существенно. Одно дело— герой, павший в боях за власть Советов, другое — нейтральный обыватель, третье — белогвардейская шкура. Надо думать, что это сказывалось и на потомстве…— Вы намекаете, что Петра Степановича расстреляли из-за отца?— Нет, я просто предполагаю, что мог быть и такой вариант. Хорошо. Сейчас я вам покажу одну фотографию. Кто это?Генерал вынул из-за пазухи свежую фотокопию, явно переснятую с какого-то довольно старого снимка. Оригинал, вероятнее всего, был переснят с группового фото, но перед пересъемкой на него была наложена маска, закрывшая все лица, кроме одного. Лицо это Вредлинскому показалось знакомым. Если б не белый халат и торчащий из-под него воротник гимнастерки с петлицами, то Эмиль Владиславович не задумываясь признал бы Жорку Крикуху в молодости. Может, это он в гриме на каких-нибудь съемках? Жорка ведь не только снимал фильмы, но и сам частенько играл, если считал, что сделает это лучше, чем кто-либо другой.— По-моему, это Крикуха… — наконец решился сказать Вредлинский.— Правильно, — кивнул Генерал. — Это Крикуха. Петр Степанович Крикуха. Вот оригинал, видите?И достал пожелтелое фото, с которого была снята копия.— «Группа сотрудников спец. лаборатории ОГПУ с Г. Ягодой. 1932 г.», прочитал Генерал надпись на обороте снимка, сделанную химическим карандашом.— Я был не в курсе, — поспешил заявить Вредлинский.— Охотно верю, — кивнул Генерал. — И вполне готов поверить, что даже сам Георгий Петрович не знал, где работал его отец вплоть до самого ареста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158