Юлик Ашкенази и слышать не хотел о судьбе многих бывших владельцев московских квартир, подобно Дяде Вите отдавшихся во власть Бахуса, а попавших в теплые объятия Хотаба. Для Юлика этой информации просто не существовало – дело Хотаба, и он прекрасно с ним справлялся. А Хотаб был честолюбив, неглуп и напорист. Он знал, что многим обязан Юлику, буквально нашедшему его на улице, и это Хотаба тяготило. Но не сильно. Он был весел, жесток и не лишен артистизма. Почти не употреблял алкоголь, предпочитая курить травку, ел мясо и зелень, игнорируя сладкое, и умел делать дорогие подарки. В каком-то смысле Хотаб являлся воплощением мечты пэтэушницы о рэкетире, но сам он относился к себе гораздо серьезнее. Из видеофильмов Хотаб знал, сколько рафинированных дочек благородных семейств торчали от крутых гангстеров, и из детских книжек помнил об аристократках, влюбленных в разбойников и корсаров. Так что такой романтический ореол: немного Аль Капоне, немного Робин Гуд. Видимо, с чувством юмора у Хотаба дела обстояли не очень. И это была первая его проблема. Но была и вторая. Гораздо более серьезная. Хотаб прилично подсел на игру в рулетку. И несмотря на шальную дерзость, с нарцисстической любовью наблюдаемую Хотабом в зеркале, на самом деле баловнем судьбы он не был. И фортуна чаще всего поворачивалась к нему спиной.
В те времена, когда совсем юный скрипач Юлик Ашкенази получал от сверстников по пальцам, Хотаб уже имел проблемы, связанные с его азартом. Он рос в залитом солнцем приморском городе, и кривая улочка, где Хотаб отделывал всякую малышню в «буру» и «очко», спускалась прямо к прибою. Под шум этого самого прибоя на диком пляже, спрятанном за волноломами порта, Хотаба как-то усадили играть с пареньком постарше. У паренька были ласковые глаза, пышные усы и мощная загорелая шея. Дерзкий Хотаб несколько раз срывал банк. Паренек потребовал возможности отыграться. И отыгрался. К тому моменту, когда Хотаб почувствовал незнакомый кислый привкус во рту и ватную слабость во всем теле, он был должен годовую зарплату мамы и папы.
– Развели тебя, дружок, – шепнул ему кто-то. – Этот паренек вообще-то с зоны откинулся, так что теперь держись, вляпался ты…
С неподходящей компанией связался в тот день Хотаб. Пока он оттирал сопли и слезы, ему быстренько объяснили, что бывает с теми, кто вовремя не отдает долги. Это называлось пикало. Обычная отточенная велосипедная спица. В толпе – незаметно, ты даже не вскрикнешь, просто перехватит дыхание. Дырочка очень маленькая, и пока разберутся, что к чему, ищи-свищи! Соплей и слез стало больше. Но его пожалели– пацаненок совсем. Ладно, не ной, простим тебе долг. Нужно просто спалить будку армяшки-сапожника, что на площади, знаешь? Но сжечь напрочь, со всем инвентарем, чтоб и следа не осталось. Тоже человек вовремя платить не хочет… Хотаб работу выполнил. Ночью он тихонько выскользнул из постели и взял во дворе бутыль – четверть с керосином. Южные ночи действительно до густоты черные, хоть глаз выколи. Его никто не видел – ни когда он вылил больше чем полбутылки керосина на будку армяшки-сапожника, ни когда он пустил по земле керосиновую струйку метров на тридцать, а потом чиркнул спичкой… Он уже бежал домой, когда будка вспыхнула ярким пламенем. Любой другой мальчик оставил бы от страха бутыль с керосином на месте пожара. Хотабу тоже было страшно, очень страшно, но уже тогда холодный расчет взял верх. А все потому, что семья их была бедная, но честная… Хотаб вернул бутыль с керосином на место, а потом столкнул на нее с крыши тяжелый булыжник, придерживающий шифер. Бутыль разбилась, сколько в ней было керосина, не ясно… Хотаб поступил верно – городок маленький, и уже наутро поползли слухи. Происшествием занялась милиция. Если бы обнаружили пропажу керосина, то патологически честный отец (Хотаб уверен) не пощадил бы своего сына, и сидеть бы ему в колонии для несовершеннолетних. Тем более что через два дня хозяин будки умер от разрыва сердца. Отец только покачал головой – озверели люди, такой грех на себя взяли – и почему-то поднялся осмотреть крышу, то место, откуда упал булыжник.
В те счастливые и безвозвратно ушедшие времена это еще считалось тяжким грехом. Армяшка-сапожник был первым, но, увы, не последним грехом Хотаба, частенько любовно поглядывающего в зеркало и видящего там только крутого парня, всего добившегося собственными руками. С тех пор он часто балансировал на краю пропасти, но чудовищная наглость, воспринимаемая многими как проявление характера и силы воли, а самим Хотабом как крутость, удерживала его от падения. Всегда… Но сейчас Хотаб перегнул палку. Он слишком подсел на рулетку, он слишком много проигрывал, и сейчас всяческими способами избегал очередной встречи с Юликом. Ситуация вышла из-под контроля, и скрыть некоторые траты просто не удастся. Хотаб шел по коридору и прикидывал, что он может сделать.
В каком-то смысле Хотабу опять повезло. По крайней мере в той части его взаимоотношений с миром, что касалась рулетки. Потому что именно в этот момент совершенно ошалевшие от теперешнего вида алкаша Дяди Вити маклеры успели выложить ему стандартную версию. Правда, теперь они в нее и сами не очень-то верили. Сбивающимися голосами они говорили, что в момент заключения сделки Дядя Витя был полностью дееспособен, а пьянство – его личная проблема («Теперь уже не только моя», – бросил Дядя Витя), они показали ему все документы, подписи, расписку в получении всей причитающейся суммы денег (Студент оказался прав), они ссылались на постановления, называли даты и даже бормотали что-то об обжаловании в судебном порядке, и все меньше сами верили в то, что пытались объяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157