Снова дорога шла между полей, серых от бурьяна и полыни, мимо рощ, откуда доносился стук топоров и где умирали деревья.
У колодца Орися встретила Галю и Марину. Девушки торопились набрать воду, пока не стемнело: вот-вот появятся патрули.– Добрый вечер!– Будь здорова! – ответила Галя Орисе, опустив взгляд. – Марина! Быстрее поворачивайся.. А то еще немцы нас за партизан примут!..– Успеешь с козами на торг! Хорошо Орисе – ей можно и не торопиться. Ее патруль не задержит. Она же теперь вроде немки, у-у-у! И кто бы мог подумать! Два брата на фронте кровь проливают, а она здесь…Марина так зло поставила ведро на сруб, что вода выплеснулась из него на землю.– Тише! Скаженная! – промолвила Галя. – Юбку и сапоги облила…– Галя! – позвала Орися. – Ты же верной подружкой была. Мы же с тобой на одной парте сидели, вместе и в экономии были…– Да вроде были, – неохотно ответила Галина, избегая Орисиного взгляда.– Может, ты и нам кавалеров подыщешь? – Это Марина. – И мы будем песенки слушать, пластинки крутить на патефоне. И в Германию нас не заберут и на окопы не пошлют…Ну что же может сказать Марине Орися! Да она готоъа провалиться сквозь землю, чем вот такое слушать… Она низко наклонила голову, чтобы девушки не заметили ее слез. «Глупые вы! – хотелось крикнуть ей. – Да Василий же не немец, а наш разведчик, наш лейтенант… И я люблю его! А вы не смеете болтать такое обо мне. Он же… мы с ним хотим, чтобы наши быстрее примчались от Белгорода сюда. А вы чешете языками, как…»– Скоро и Омелько Кныш станет вашим приятелем… – продолжала Марина, нацепляя ведра на коромысло. – А еще в комсомол собиралась подавать заявление перед войной!..– Марина! – воскликнула гневно Орися, сжав кулак.– Что? Можешь донести своему Роберту и Хариху. А я плюю на них! Тьфу!..– Да будет! – смущенно проговорила Галя; ей было стыдно за Орисю и почему-то жалко ее. Что случилось с ней? Как объяснить ее внезапное и ничем не оправданное перерождение?– Не плюй в колодец, Марина! Еще придется тебе из него воды напиться! – сказала Орися. – Вспомнишь мое слова!..– Не тебе пророчить!Марина поддела коромысло и пошла. Орися, словно побитая, медленно надела на крючок ведро и опустила его вниз.– Почему ты молчишь? – спросила тихо Галя. – Тебе, видно, нечего сказать?.. Ну что ж…Галя отошла на несколько шагов. Ее остановил Орисин голос:– Галя! Прошу тебя… Не думай так обо мне… Иначе я… повешусь или утоплюсь!Галя посмотрела в Орисины глаза, налитые слезами, и удивленно развела руками.– Галя!Ушла и эта, положив обе руки на коромысло. Исчезла за горой.Неподалеку, в лозах, журчал ручеек, неся свои воды к Ворскле. Из наполненных ведер в колодец падали прозрачные капли. Капали и слезы Орисины, смешиваясь с чистой водой…
Орися все выглядывала и выглядывала Василия в окно. Да, Василия. Ни о каком Роберте она и думать не хочет. И пусть люди говорят, что хотят, а на улице она появляется не с немецким холуем, переводчиком Робертом, а с советским разведчиком, с лейтенантом Красной Армии. Эта мысль не дает стыду сжечь ее перед односельчанами. Эта мысль заложила ей уши, чтобы не слышать, когда женщины говорят: «И кто бы мог подумать, что Орися станет немецкой шлюхой!» Дожила! Даже Омелько и тот стал добрее. «Мы же вроде свои», – сказал он, зайдя на минуту во время обеда в избу Сегеды. «Свои». Волк тебе свой! А подруги? Не только Марина и Галя, все дивчата отвернулись от Ориси. Страшно показаться на улице.Тяжко жить так на свете.Наступил вечер, а Василия все не было. Не случилось ли с ним какой беды? Беды не ищи, она сама тебя найдет. А за Василием она так и ходит по пятам…Орися сварила кулеш, поджарила на конопляном масле луковицу, вылила эту приправу в горшочек. В хате вкусно запахло. Ел ли сегодня Василий?..– Мама! Может, есть какая работа? – спросила дочь, открывая дверь.– Подмажешь пол, под припечком подмасти… А я, пожалуй, пойду покопаюсь немного в огороде. Если Омелько стал приятелем, то можно и о своем огороде позаботиться, – сказала мать каким-то насмешливым голосом.– Замолчите хоть вы! Идите уж…– Накроешь кулеш крышкой, чтобы не остыл. Может, и Роберт твой придет вечером голодный, – говорила мать, надевая рваную гейшу, в которой Орися ходила в экономию.Мать ушла. Орися еще слышала шарканье двух лопат, которые мать очищала от грязи, потом что-то дзинькнуло, и еще через минуту фигура Марфы Сегеды исчезла за огородными воротами.Как только на улице раздавалось урчание машины, Орися подбегала к окну, всматриваясь, не комендантова ли это легковушка. Но проезжали грузовики с солдатами, с грузами, тянулись длинноствольные пушки, а машины Хариха все не было и не было.Но вот промчалась и она. Орися успела заметить Василия: он сидел с краю. От сердца отлегло. Она даже стала напевать, подмазывая глиной пол. А помыв руки, подошла к зеркалу и долго смотрела на себя.Как ей к лицу было бы белое шелковое платье, фата, венок. Тогда люди говорили бы: «Красивая молодая у лейтенанта Василия! Да и он как тополь…» Она зажмурила глаза и глубоко вздохнула, скрестив руки на высокой груди. Мечты! Мечты! Только и радости, что вы приходите к Орисе такими легкими, как венчальная фата, розовыми, как цветы в венке.Она услышала шаги и бросилась навстречу Василию.– Как ездилось?– По дороге домой я достал на винокуренном заводе канистру спирту! – похвалился Василий. – В Люстдорфе вина же много было. Его колонисты, как воду, пили. Привык и я, – он улыбнулся.– Так завод не работает же…– Но человек, который был кладовщиком, остался. Если спирта нет в цистернах и погребах, то есть дома у кладовщика. Зимой винокуренный гнал спирт… Гость Хариха похвалил за находчивость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31