Пытаясь отвлечь командира от грустных мыслей, Кривенцов сказал:
- Повезло, что лес не очень густой. А не то при лобовом ударе из нашей «пешки» блин получился бы.
- Ничего, выдюжим, - отозвался Глебов. - Главное - задание выполнено. Фотопленку заберем.
Глебов и Кривенцов были уверены, что находятся на своей территории, но на всякий случай отошли от самолета, залегли в кустарнике. Вскоре они увидели бортовую машину. Она двигалась по лесной дороге в направлении к «пешке». В кузове находились военные. Лесная дорога проходила в стороне от места падения самолета, ближе к кустарникам, где укрылись Глебов и Кривенцов. Увидев поломанные деревья, люди, находившиеся в машине, закричали:
- Вон они! Давай влево!
Машина подкатила к разбитому Пе-2 почти вплотную. У Глебова и Кривенцова уже не было сомнений - свои.
- Женя, подойди к ним и попроси, чтобы помогли нам, - сказал Глебов. - Да кассеты с фотопленкой забери.
Среди подъехавших на полуторке оказалась и медсестра. Она тут же подбежала к Глебову. На всю жизнь Михаил запомнил ее лицо с золочеными веснушками на щеках и небесно-голубые глаза. В них - слезы.
- Зеркальца нет, сестричка? Девушка достала из санитарной сумки маленькое круглое зеркальце. Взглянув в него, Глебов сказал:
- Отлетался, голубчик… - и потерял сознание. Очнулся он в землянке полевого лазарета. Лицо было забинтовано, левый глаз закрыла опухоль. Рядом сидел Евгений Кривенцов.
В 11-м ОРАП уже сообщили о летчике и стрелке-радисте. На следующий день приехала санитарная машина и забрала их, прихватив заодно драгоценные кассеты с фотопленкой и парашюты.
В лазарете - он находился в трех километрах от аэродрома Колпачки - хирург капитан медицинской службы Васильева в первый же день сделала сложную для тех условий операцию, сконструировала Глебову новый нос.
Вскоре после операции Глебов услышал глухой взрыв.
- Позвоните в полк, узнайте, что произошло, - попросил он медсестру.
А случилось там вот что. 21 июля экипаж Николая Артемюка выполнял разведку глубоких тылов врага в Белоруссии. С заданием справился успешно, но на обратном пути «петлякова» атаковали два фашистских истребителя. Штурман лейтенант Виктор Тараныхин и стрелок-радист старший сержант Николай Димитров открыли по «фоккерам» пулеметный огонь и одного из них подбили. Но другой продолжал атаки сверху слева, вывел из строя левый мотор «пешки». Артемюк на одном моторе пересек линию фронта и пытался дотянуть до аэродрома Колпачки, чтобы доставить командованию фотопленку с разведданными. Самолет был уже в районе аэродрома. Артемюк начал выполнять четвертый разворот для захода на посадку, и в этот момент машина вошла в крутую спираль, врезалась в лес, взорвалась и сгорела. Николай Артемюк и Виктор Тараныхин погибли. Николая Димитрова взрывом отбросило в сторону. Он получил тяжелые травмы, но остался жив.
На траурном митинге выступили майоры С. П. Висягин и Г. А. Мартьянов. Троекратным салютом из личного оружия однополчане почтили память боевых друзей. Их похоронили на опушке леса неподалеку от аэродрома. После войны останки Н. Артемюка и В. Тараныхина, а также погибших впоследствии Л. Рахайлова, В. Тверитина, Ю. Жукова перезахоронили в братской могиле в центре города Торопца Калининской области. На мраморной плите золотыми буквами высечены их имена, там всегда живые цветы.
Михаил Глебов, как и его товарищи, тяжело переживал гибель друзей. В то же время он понимал, что во время этой войны с фашистскими захватчиками потери неизбежны. И что до конца ее еще не однажды придется стоять в скорбном молчании над могилами боевых друзей.
Глебов мучительно думал: сумеет ли он летать?
Наступил день, когда капитан медицинской службы Васильева разрешила снять повязку. Глебов осмотрел в зеркальце свое новое лицо, особенно нос, ставший похожим на спелый помидор, и сказал:
- Не знаю, узнает ли мать, но лицо есть. Главное другое: буду ли летать?
- Будешь, соколик, будешь, - отозвалась Васильева. - Коль уж из такой передряги выбрался, то и летать будешь долго.
Какое-то время Глебов шамкал по-стариковски. Потом ему вставили золотые зубы, и командир полка сказал:
- Можешь домой съездить. Это будет целебнее всяких лазаретов и госпиталей.
- А летать? - насторожился Глебов.
- Будешь летать, - успокоил его замполит С. П. Висягин. - Медицина не возражает. Так что езжай со спокойной совестью.
Михаила потянуло в свою родную деревеньку, где жили отец, мать, сестры и младшие братья. О своем ранении он писал им из лазарета осторожно, дескать, поцарапало немножко. Приехал на станцию Вязники ночью, а к утру, еще затемно, добрался до деревни Тополевка, что на Владимировщине, постучал в дверь родного дома. Открыл отец, прошли в комнату, в которой горела керосиновая лампа, поздоровались, как незнакомые. Из чулана вышла мать, тоже поздоровалась и тут же ушла назад. Михаил убедился, что родители не узнали его, и очень разволновался. Сильно забилось сердце, даже в горле пересохло. Что же делать? Передать привет от сына Миши и уехать? Или открыться, закричать что есть мочи: «Это же я - ваш сын!»
Отец пригласил сесть. Разговорились - Михаил даже не помнит, о чем. Тут же вернулась мать - услышала родной голос, но боялась поверить, что этот летчик с незнакомым лицом и есть ее сын. Она подошла почти вплотную и стала пристально вглядываться в глаза Михаила. Тот не выдержал, на глаза навернулись слезы, и он дрожащим голосом проговорил:
- Мама, неужто не узнала?
- Мишенька, сынок! - обняла его мать. Поплакали все вместе. Потом успокоились, сели завтракать, разговорились.
- Не горюй, Миша, - сказал отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69