Не раздумывая, он перебросил меч в левую руку.Удивленные неожиданным маневром, противники его замешкались, и Троцеро мгновенно воспользовался этим. Отбив неуверенный выпад первого, он резко метнулся вперед, целясь в факел, который второй стражник все еще зачем-то держал в левой руке. Острый рубящий удар снес пылающую головешку, – и она отлетела прямо в лицо противника. С истошным воплем тот отскочил назад и, бросив оружие, стал сбивать пламя, охватившее одежду.Приятель его оступился в замешательстве, и граф не преминул воспользоваться этим. Не знающий промаха клинок его полоснул стражника по ребрам. Тот выронил меч, прижимая руку к набухающей кровью ране.Опрометью, не замечая ничего вокруг себя, Троцеро бросился к коновязи. Совсем близко уже слышался топот десятков ног и лязг мечей, – это мятежники наконец бросились в погоню. Они бежали к нему в темноте, так что не различить было отдельных фигур и лиц, – словно огромное стоглавое, тысяченогое чудовище гналось за графом, готовясь растерзать дерзкого пришельца, осмелившегося потревожить его покой! Троцеро перерубил поводья ближайшего скакуна и птицей взлетел в седло.Скакун загарцевал под ним, встал на дыбы, пытаясь сбросить наглеца, – но в искусстве укрощения диких коней Троцеро не знал себе равных. И животное, ощутив его твердую руку, покорилось с протяжным ржанием. Южанин ударил его пятками в бока, с места пуская в галоп.Они пронеслись между преследователями, давя и раскидывая их в стороны. Кто-то попытался схватиться за стремя, – но Троцеро полоснул по руке мечом, и человек с воем отлетел в сторону. Еще один попал под копыта, сбитый несущимся не разбирая дороги скакуном. С угрожающим видом Троцеро размахивал клинком, отражая все попытки встать у него на пути, – и даже не сразу заметил, как преследователи остались позади, и негодующие, полные отчаяния и злобы крики понеслись ему вслед, неразличимые за стуком копыт и ржанием лошади.Граф плашмя ударил мечом скакуна по крупу, и тот поскакал во весь опор, вниз с холма, и по лесу к реке. Тонкие ветви хлестали беглеца по лицу, и он пригнулся, чтобы не лишиться глаз в этой бешеной скачке. Одна ветка ударила по раненому плечу, и пронзительная боль ожгла его до потемнения в глазах – он не сумел сдержать крика. А когда боль немного отступила, услышал за спиной грозный нарастающий шум погони.Он знал, что преследователей не слишком много – у коновязи стояло не больше дюжины лошадей; остальные заговорщики, должно быть, подобно Амальрику и его таинственному спутнику, явились на встречу пешими. Однако и этого не мало, и десяток клинков опасен для беглеца ничуть неменее десяти десятков: каждый удар равно может стать несущим смерть.Когда-то в юности, в Пуантене, когда жива еще была его матушка, и интриги ее властолюбивого возлюбленного заставляли Троцеро жить в постоянном страхе за свою жизнь, дабы не опасаться предательского покушения, удара кинжалом в толпе или нападения из-за угла, граф всерьез занимался боевыми искусствами и втайне ото всех брал уроки у самого Ксайтиса Тулушского, лучшего мастера фехтования не только в Пуантене, но и во всей Аквилонии. И, помнится, Учитель объяснял однажды, что нападающие, неважно, пешие или конные, вооруженные копьями, мечами или боевыми молотами, могут быть опасны лишь до тех пор, пока число их не превысит четырех; после чего, сколь бы велико ни было их искусство, они станут лишь мешать друг другу, и справиться с ними не составит труда… Однако то были слова истинного мастера, а Троцеро, несмотря на бесспорные успехи в фехтовании, так и не достиг необходимого уровня отрешенности и самодостаточности, при котором любой поединок воспринимается как произведение искусства, и гибель, твоя собственная или соперника, – лишь достойное и вполне естественное его завершение. Граф был слишком азартен.Но теперь, стремительно приближаясь на не ведающем усталости скакуне к блестящей черной ленте реки впереди, он ощутил знакомую тревогу, и страх ледяной когтистой лапкой царапнул по сердцу. Но комья раскисшей земли летели из-под копыт коня, а на склоне он понесся еще быстрее, точно у него и впрямь выросли крылья, – и пьянящее чувство свободы и радость сражения изгнали недостойное чувство. Несмотря на то, что преследователи были почти у него за спиной, – так что он слышал их полные ярости крики и храп лошадей, Троцеро знал, что спасется. Не только ради себя. Ради будущего всей Аквилонии он обязан был уцелеть!Он забрал чуть правее по берегу и, заметив впереди лодку, спрыгнул с седла, не останавливая коня, и, свернувшись в клубок, как учил его Ксайтис, покатился по мягкому песку. Конь его, испуганный неожиданным маневром всадника, понесся дальше вдоль берега, и Троцеро, затаившись в тени лодки, вознес мольбу Митре, чтобы заговорщики во тьме не заметили его уловки и продолжили охоту за оставшимся без наездника скакуном.Хитрость его – по крайней мере, на время – сработала. Дикая охота пронеслась мимо, не больше чем в пятнадцати шагах от того места, где граф, взмокший от пота, с колотящимся сердцем, распластался на влажном песке. Раненое плечо немилосердно ныло, задетое при падении, и перед глазами мелькали черные с алым круги бешеной карусели, но, стиснув зубы, пуантенец взял себя в руки. Вдали уже слышалась ругань и проклятия преследователей, – догнав сбавившую ход лошадь, они немедленно поняли его хитрость. Теперь они вернутся вдоль берега, осматривая каждую пядь, в надежде обнаружить беглеца. Но пуантенец к тому времени уже сталкивал в воду свою лодку.Его заметили! Кавалькада галопом понеслась к тому месту, откуда отчалил Троцеро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142