Я всегда слышал, что в подобные минуты перед глазами души пролетает вся прошедшая жизнь, но на этот раз — ничего похожего. Голова у меня пуста, как бутылка под утро. Может быть, и существует какой-нибудь способ спасения, но он не приходит мне на ум.
— Все происшедшее не имело никакого отношения ни к Франку, ни к какому-нибудь сценарию, — говорит Ванда. — Может быть, у черной и были какие-нибудь претензии, но я ничего об этом не знала и совершенно не имела намерения ее убивать, зачем? Она погибла по чистой случайности. Стой! — кричит Ванда, потому что я невольно пошевелился.
Замираю в неподвижности, Ванда продолжает дальше:
— Как это ты не пришел к такой простой мысли, а данные у тебя были, ты ведь нашел помаду Майки в квартире Франка. И какие выводы ты сделал из этого?
Молчу. Ванда, впрочем, и не ожидает от меня ответа.
— Естественно, я давно знала об этом, но не имела доказательств. Я вернулась из отпуска на три дня раньше, чем предупреждала. И все эти три дня следила за ними. Я видела, как Майка выходила сегодня от Франка, поехала за нею, поднялась за нею на второй этаж, но в дверях твоего кабинета Майка встретила черную, поэтому я не могла к ней приблизиться. Я спустилась вниз, поднялась по пожарной лестнице к окну твоей канцелярии и увидела, как обе они крутятся по комнате. Я узнала свою знакомую из Монфлер, но не имела представления о том, что она здесь делает. Через минуту они вышли из комнаты, а на окне, как ты догадался, остался револьвер. Я взяла револьвер, перебралась на этаж выше и встала там, где сейчас стоишь ты. Увидела через окно Майку, сидящую на подлокотнике дивана. Голова ее склонилась, но это была Майка, в своем верблюжьем плаще. Относительно этого у меня не было никаких сомнений. Я выстрелила, спустилась вниз, уехала в гостиницу, утром встретилась с Франком на вокзале… и узнала, что он провел ночь у Майки — живой и невредимой, потому что вместо нее я застрелила черную. Весело, как? Теперь молись, потому что это уже конец.
Замечаю через ее плечо какое-то движение в прихожей. За спиной Ванды показывается испуганное лицо Пумс. Ванда оборачивается, опускает револьвер и вежливо объясняет:
— Мы тут репетировали, жаль, что вас не было при этом. Монти, действительно, дьявольски проницателен, вы имеете шефа-гения.
— О да! — подтверждает Пумс с восторгом. — Звонил какой-то господин, — обращается она ко мне, — просил, чтобы вы с ним срочно связались. Я записала номер.
— Уже иду, — говорю я.
— Твоя историйка была бы прелестна, — обращаюсь я к Ванде, — если бы не то, что Майка была вчера в шелковом плаще, а не в верблюжьем. В шелковом, зеленоватом. Я видел его у нее в ванной, скомканным в комок и втиснутым под ванну.
— Не повезло, — говорит Ванда, смотрит на часы, вручает мне револьвер и натягивает перчатки.
— Я договорилась с портным. Прощаюсь с вами, дети мои. До завтра!
— Иди в кабинет, Пумс, — говорю я. — Сейчас и я туда приду.
Я спускаюсь вниз, обхожу угол дома, у подъезда встречаюсь с Вандой, которая высматривает такси.
— Я классно играла, правда? — говорит она. — Кино потеряло во мне выдающуюся звезду, не хуже, чем Майка. Признайся честно: ты перетрусил?
— Ты и вправду подозреваешь, что у Франка роман с Майкой? Это не имеет никакого смысла, — говорю я.
— Это мне и в голову не приходило, — пожимает плечами Ванда. — А если бы даже и так, мир от этого не перевернется.
— Зачем ты ездила в Монфлер?
— Чтобы покрасить волосы. Там работает известный специалист, виртуоз хны. Тебе стоило бы знать, что я седею.
— О чем вы разговаривали с черной на шезлонгах?
— Я тебе уже говорила: о ее кузине, которая управляет пансионатом, о том, что будет на обед, ничего особенного. Бедняжка Клара не была интересной собеседницей, в основном, жаловалась на жизнь. Мне это быстро надоело, и я дала ей почитать книжку, чтобы избавиться от нее. К счастью, книжка захватила ее. Черная даже спрашивала: нет ли у меня еще повестей Стэна. В. Мелтона. Она была очень разочарована, когда я ей рассказала, что великолепный Стэн. В. Мелтон является на самом деле почтенным толстяком среднего возраста, и настоящая его фамилия — Кокач. Потом мы разговаривали с ней о толчее на железных дорогах. Черная при этой оказии похвалилась мне, что раз в жизни, восемь лет тому назад, попала в железнодорожную катастрофу. Ее фамилию даже напечатали по ошибке в списке убитых. Черная, кажется, считала это специальным издевательством редакции по отношению к ней.
Потом я сделала эту знаменитую фотографию, еще раз встретилась с нею, когда отдавала ей снимок, и больше ничего о ней не знаю.
— Когда это было? Когда ты ее видела последний раз в Монфлер?
— Позавчера. Она выезжала в этот день, а я осталась еще на сутки.
— Ты в действительности приехала только сегодня утром? Откуда ты тогда знала о статуэтке?
— Я покупала ее вместе с Ниной на рынке еще перед отъездом в Бандо. Мы решили с ней, что статуэтка отлично подходит к твоему кабинету, у адвокатов всегда видишь что-нибудь такое страшное.
— У дантистов, — поправляю я. — У адвокатов обычно стоят настольные гарнитуры из бронзы.
— Ну, в следующий раз буду знать. До свидания, Монти. Зайди к нам на ужин, если тебя еще не арестуют до этого времени. Сделаю блинчики, — говорит Ванда, усаживаясь в такси.
Иду наверх и застаю Пумс в приемной перед зеркалом. Обеими руками она оттягивает вниз вырез своего свитера, имитируя декольте и критическим взглядом исследуя в зеркале эффект этой операции.
— Не заблуждайся, — говорю я, — ты ни капельки не похожа на Майку.
— Она восхитительна, правда? — вздыхает Пумс.
Входим в кабинет, Пумс садится к пишущей машинке, я — за письменный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52