— спрашиваю я.
— Собственной персоной. Ты обязательно должен помешать нам?
— Кому? В чем?
— Привет, Монти. Как дела, старый пропойца? — отзывается женский голос.
— Салют, Ванда! — говорю я. — Давно приехала?
— Как было запланировано, сегодня в семь утра. Нашла моего супруга в состоянии полнейшего алкогольного разложения, думаю, что твое участие в этом было весьма заметным. А может быть, я ошибаюсь.
— Твой муж вел себя, как ангел, и только вчера дал уговорить себя на пару капель — в честь предстоящего появления любимой жены с юга. Разве это не вполне приличный повод? Как ты считаешь?
— Для вас каждый повод приличен. Невозможно выбраться из дому на пару недель, чтобы, вернувшись не найти руину на месте вполне еще приличного мужчины. И это Франк, никогда не пивший раньше. Что ты сделал с ним, прохвост?
— Без истерики, — отвечаю я. — Твой сладенький Франк раз в жизни решил приложиться к рюмке. И это, безусловно, моя вина. Будь же умницей и не цепляйся к нему. Дай ему трубку.
— Мы еще посчитаемся, — заявляет Ванда, и в трубке возникает Франк.
— Говори покороче. У меня тут буря!
— Ванда безумствует по поводу нашего вчерашнего выпивона?
— Мягко выражаясь, она не в восторге от него. Что у тебя?
— Мне нужно срочно увидеться с тобой.
— С ума сошел! Ты слышишь, что у нас происходит?
— Ты едешь на студию?
— Никуда не еду, хочу побыть с женой, которую не видел сто лет. Возможно, твой прирожденный цинизм мешает тебе понять это, но тем не менее это так. А посему — отвали.
— В моей конторе два трупа, — отвечаю я. — Нужно что-то делать.
— Что в твоей конторе?
— Два трупа. Не знаю, откуда они взялись.
— Глупая шутка? — спрашивает Франк.
— Хотелось бы. Но это не шутка, нужно выяснить, в чем тут дело.
— Посоветуйся с адвокатом, — пробует шутить Франк.
— Приезжай. Буду в баре. Согласен? — говорю я и вешаю трубку.
3
Еще во время разговора вошла Пумс с долгожданной бутылкой в руках. Выбиваю пробку. Первый глоток прямо из горлышка. Вожделенное тепло разливается по жилам. Передаю бутылку Пумс. Профессиональным жестом обтирает горлышко бутылки ладонью и следует моему примеру.
— Трагедия заключается в том, что я совершенно не помню, чем занимался вчера, — разъясняю я. — Но Франк знает. Он вчера был все время рядом со мной.
— Кто это Франк? — спрашивает Пумс.
— Приятель. Сценарист и режиссер кино. Ты, наверняка, видела его боевички. Его фамилия Шмидт.
— Не знаю такого, — заявляет Пумс. — А кого он играл?
— Не играл. Он писал и ставил фильмы. Не видела «Черную лестницу»?
— С Майей Поляк? Видела, гениально! — восклицает Пумс. — А что он еще делал?
— Массу вещей. «Капкан», «Четыре такта», «Восьмое дерево»…
— Конечно, видела, — восхищается Пумс. — Классные фильмы!
— Кассовые, — уточняю я. — Правда, некоторые считают, что и к искусству они тоже имеют отношение. «Открыл современную формулу мелодраматизма», — пишут критики. Большие деньги, можешь мне поверить. Глотни еще, Пумс.
— А вы?
— Отказываюсь в твою пользу, тебе следует поднабраться смелости, так как я покидаю тебя на время. Уже бегу.
Спускаюсь в бар. Устраиваюсь у стойки, заказываю рюмочку. Сегодня в роли бармена сам хозяин, пожилой толстяк с грязной тряпкой в руке. Одновременно он дирижирует кельнершей, мотающейся между столиками. Сейчас она заказывает у буфета пиво и ждет, пока толстяк нальет его.
— Не стой без дела, — поучает ее хозяин. — Подашь через минуту, а пока беги к окну, прими заказ, видишь, гость недоволен.
Знаю, что мне не следует пить. Последствия не заставят себя долго ждать. Но попробуйте не пить в моей ситуации. Заказываю еще. Все равно меня уже ничего не спасет.
В эту секунду на ноги мне хлещет струя пива, кельнерша слишком ретиво подхватывает чашки со стойки.
— Что ты вытворяешь, недотепа! — рычит толстяк, выбегает из-за стойки и подает мне тряпку.
— Ничего страшного, — успокаиваю я его.
— Ох, господин адвокат, простите, дело в том, что это вовсе не кельнерша, а посудомойка, но что поделаешь, кельнер не явился сегодня на работу, пришлось взять ее из кухни сюда. Могу я повторить ваш заказ? — Толстяк возвращается за стойку и берет бутылку. Не сопротивляюсь.
В глубине бара из двери, ведущей в туалет, выходит парнишка в комбинезоне. По пути укладывает инструменты в сумку.
— Готово, шеф. Все исправил, — говорит он.
Вынимает из кармана и вращает в руках серебряный кружок.
— Смотрите, что за люди! Суют в автомат черт знает что, не мудрено тут сломаться!
Толстяк берет монетку в руки, рассматривает ее.
— Заграничная. Посмотрите, господин адвокат. — Подает мне монетку.
— Французская, двадцать франков, — говорю я. Держу монету в одной руке, другую опускаю в карман и стискиваю в пальцах стофранковку, которую нашел на балконе соседки в тот момент, когда доказывал ей, что там нет никакого трупа.
— Размер почти совпадает, могла даже соединить, но следующему дозвониться уже не удалось — заблокировала автомат, — говорит о монетке механик. — С вас десятка, — добавляет он.
— Поймать бы этого прохвоста, — ворчит толстяк, доставая деньги из кассы. — Я бы с него содрал и десятку и компенсацию.
— А когда автомат испортился? — спрашиваю я.
— Вчера еще работал, — отвечает толстяк.
— Бывают у вас французы?
— Да что я знаю всех, кто сюда заглядывает? Заскочит такая свинья, проберется в автомат, бросит фальшивую монетку, а то и пуговицу — и ищи потом ветра в поле.
— Вчера у вас было много народу?
— Не могу жаловаться, да еще перед самым закрытием кельнер исчез куда-то, мне пришлось самому разносить по столикам пиво, так что я не видел, кто там идет к автомату или в туалет, нет у меня глаз на затылке, — горюет толстяк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52