Вы понимаете меня?— Я же сказал, что понимаю.— Вот и замечательно, а теперь спать, спать.Понаблюдав за Холмсом еще какое-то время и удостоверившись, что тот не двигается, Фрейд поднялся, пересек комнату и подтащил свое кресло поближе ко мне. Его глаза были печальнее, чем когда-либо. Молча он отстриг кончик сигары и закурил. Я тоже погрузился в кресло — голова шла кругом, а в ушах звенело от напряжения.— Никто не привыкает к наркотикам лишь потому, что это модно или приятно, — сказал он наконец, глядя на меня сквозь сигарный дым. — Вы помните, я как-то спросил вас о том, каким образом Холмс пристрастился к этому. Вы не только не смогли ответить, но и не поняли всей важности моего вопроса. И все же я знал с самого начала, что у этой опасной привычки должна быть какая-то серьезная причина.— Да, но... — я бросил взгляд на Холмса, — неужели вы уже тогда догадывались?..— Нет, конечно. Я никогда не догадывался о том, что мы только что услышали. Однако, как заметил бы сам Холмс, видите, сколь много объясняют факты. Теперь мы знаем не только происхождение его пагубного пристрастия и причину, по которой он выбрал свой нынешний род занятий, но и истоки его настороженности к женщинам, сложностей в отношениях с ними. У нас также есть объяснение его враждебности к Мориарти. Как и персидские гонцы, приносившие дурные вести, Мориарти наказан за свою роль осведомителя о незаконной связи, хотя вина его и может показаться ничтожной. Однако в отравленном кокаином мозгу вашего друга его учитель Мориарти стал неотъемлемой частью зла и виноват уже тем, что пусть косвенно, но причастен к нему. И не просто виноват. — Фрейд наклонился вперед и как бы проткнул воздух сигарой для большей убедительности. — А в высшей степени виноват. Не зная, на ком выместить душевную боль, герр Холмс делает козлом отпущения того, кто открыл ему глаза. Конечно, все это он держит в глубине своего существа, той его части, к которой я применил, весьма приблизительно, клинический термин «подсознание». Он никогда не признается в этих чувствах даже самому себе, но его выдают следствия: выбор профессии, безразличие к женщинам (так превосходно описанное вами, доктор!) и, наконец, пристрастие к наркотику, под чьим влиянием истинные, глубинные чувства выходят в конце концов на поверхность...Гораздо быстрее, чем теперь рассказываю об этом, я уяснил справедливость утверждений Зигмунда Фрейда. Теперь мне понятны и странное решение Майкрофта Холмса время от времени покидать свет, удаляясь как бы в добровольное заключение, и обеты безбрачия, данные обоими братьями. Конечно, во всей этой истории профессор Мориарти сыграл более зловещую роль, чем та, что ему отводил Фрейд (иначе непонятна власть над ним Майкрофта Холмса), но во всем остальном доктор несомненно прав.— Вы величайший детектив! — Я не мог придумать ничего лучшего, чтобы выразить свое восхищение.— Я не детектив. — Фрейд покачал головой, улыбаясь своей грустно-мудрой улыбкой. — Я врач, чей удел — изучать помутненный разум.Мне все же казалось, что разницы особой тут нет.— Чем еще можно помочь моему другу?Фрейд вздохнул и снова покачал головой.— Ничем.— Ничем? — Я был потрясен. — Вы завели меня так далеко лишь для того, чтобы вдруг остановиться на полпути?— Не знаю, как добраться до этих чувств менее грубым и плохо действующим способом, чем гипноз.— Но почему же плохо действующим? — возразил я, хватая его за рукав. — Ведь вы же...— Ни один пациент не захочет или не сможет подтвердить то, что он сказал под гипнозом. Холмс просто не поверит мне. Не поверит он и вам. Он скажет, что мы лжем.— Но...— Послушайте, доктор, если бы вы не были здесь лично и не слышали все собственными ушами, разве поверили всему, что здесь говорилось?Я должен был признаться, что не поверил бы.— Так вот, в этом-то вся загвоздка. Весьма сомнительно, чтобы Холмс захотел остаться здесь достаточно долго, чтобы мы смогли заняться глубинами его подсознания, подбирая к ним нужный ключик. Он ведь уже торопится с отъездом.Мы поспорили еще немного, но я чувствовал, что Фрейд прав. Если Холмсу и можно помочь каким-то способом, надо этот способ сначала найти.— Мужайтесь, — ободрил меня Фрейд. — В конце концов, ваш друг — полноценный человек. Он занят почетным делом и хорошо справляется с ним. Несмотря на его горе, он преуспевает и, можно сказать, даже любим. Возможно, когда-нибудь наука раскроет тайны человеческого мозга, — заключил он, — и, когда такой день наступит, заслуга Холмса в этом будет не меньшей, чем любого другого хорошего психолога, хотя, может быть, его собственный разум и не освободится от ужасного бремени.На некоторое время мы погрузились в молчание, после чего Фрейд вывел Холмса из гипнотического сна. Как ему и было обещено, он не мог вспомнить ничего.— Я сообщил вам что-нибудь важное? — спросил Холмс, раскуривая трубку.— Боюсь, вы не сказали ничего такого, что можно было бы считать захватывающим, — ответил, улыбаясь, гипнотизер. В то время как Фрейд произносил это, я старательно смотрел в другую сторону.Холмс встал, в последний раз прошелся по комнате, с жадностью пробегая глазами по корешкам бесчисленных томов.— Как вы собираетесь помочь баронессе? — спросил он, вновь выходя на середину комнаты и беря в руки плащ.— Как смогу.Они улыбнулись друг другу, и вскоре мы уже прощались с остальными домочадцами: Паулой, фрау Фрейд и маленькой Анной, которая горько рыдала и махала вслед нашему экипажу мокрым от слез платочком. Холмс крикнул, что когда-нибудь он вернется и поиграет ей на скрипке.Пока мы ехали на вокзал, Холмс хранил задумчивое молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63