— А кто видел Максимовну? Я как-то встретила её на улице. Ой! — страшно смотреть. Один скелет.
— Переживает, наверно.
— Да уж, переживать-то есть о чём. … Вечерняя дойка кончилась. Доярки расходились по домам. Анфиса спросила Дарью, когда они вышли на улицу с электрическими фонарями на столбах.
— Так и не пришла?
— Нет.
— Не нравится мне все это. Ой, не нравится! Чует моё сердце…
— Да я уж сама чую, — ответила Дарья.
— Давай завтра сходим к Максимовне и поговорим, — предложила Анфиса.
— Надо зайти и в самом деле, — согласилась Дарья. — Утром, сразу после дойки.
Но сходить к Верхозиным они не успели. События их опередили.
18
В тот день, когда Нинка не пришла на ферму, погода стояла неустойчивая. С утра было тихо, свежо. Потом сильно пригрело солнце. Мутные ручейки покрыли густой сетью окрестные поля и распадки, вытекая из огородов, ложбин и отовсюду, где ещё оставался заледенелый покров, соединялись в бурные потоки; матовое небо наполнилось трелями жаворонков и гулом колхозных тракторов, первый раз вышедших в поле на задержание влаги, а к вечеру поднялся холодный ветер, заморочало, и пошёл снег, — сначала мелкий, крупкой, потом хлопьями, и закружила метель.
Было уже совсем темно, и ветер выл всё сильнее, кружа возле труб и охлупней, забиваясь в щели, заметая снег к канавам и подворотням, когда Нинка и её младшая сестра Любка подошли к дому продавщицы Ольги Мартыновой. Девочки были одеты налегке, в демисезонных пальтишках. Любка тащила большую хозяйственную сумку. Сестры остановились у калитки и * молча стояли несколько минут, поглядывая то на ремешок от щеколды, качающейся на ветру, как маятник, то друг на дружку. Обе начинали уже дрожать от холода.
— Ты иди, — вдруг сказала Нинка, — а я подожду здесь.
— Ага! Какая хитрая! Иди сама.
Громко хлопнула доска на крыше и задребезжала мелкой дробью. Возле ног с шумом пронеслась скомканная газета. Снег хлопьями летел в лицо. Девочки встали спиной к ветру. Стояли рядом и молчали, пока не стихло.
— Хочешь, в ограде подожду или в сенях, — снова сказала Нинка.
— Иди сама, — повторила Любка.
— Меня заругают и выгонят. А ты маленькая, тебя не заругают.
Любка отвернулась, не желая слушать.
— Ну, если хочешь, пойдём домой, — равнодушно сказала Нинка, и, отойдя на два шага, добавила: — Мама умрёт — будешь знать.
Любка уставилась на сестру и долго молча таращила на неё глаза.
— Если мама умрёт, я сразу утоплюсь, а ты останешься одна, вот тогда будешь знать, — продолжала пугать Нинка.
Скривив губы в плаксивой гримасе, Любка подошла вплотную к калитке и стала дёргать за ремешок. Щеколда не поднималась. Нинка подошла и дёрнула ремешок со всей силы, открыла калитку. Вошли в ограду, робко осмотрелись по сторонам. Дверь в сени была открыта, внутри — темно. Девочки поднялись на крыльцо, и Нинка сказала:
— Иди. Попроси тётю Олю, как я тебя учила, и всё будет.
Любка, явно не желая иметь дело с тётей Олей и не желая возвращаться домой с пустыми руками, через силу сделала один шаг в темноту и остановилась. Нинка толкнула её в спину.
— Иди же. Ну чего ты?
… Ольга сидела на стуле в прихожей и вязала свитер из грубой серой пряжи. Рядом за столом сидел её сын Стасик, лет десяти вихрастый светловолосый мальчуган, — читал книжку. Ольга первая услышала подозрительный шум в сенях и прислушалась.
— Кошка скребётся, что ли? — сказала она и обратилась к сыну: — Посмотри-ка кто там.
Стасик вышел из-за стола и открыл дверь. Увидел бледную девочку всю в снегу с хозяйственной сумкой в руках, шире распахнул дверь. Любка перешагнула порог и остановилась.
— Батюшки мои! — воскликнула Ольга и положила на стол моток пряжи и недоконченный свитер со спицами. Встала и подошла к девочке: — Ты что, за покупками? А чего ж в магазин не пришла?
Любка вместо ответа склонила голову так низко, что лица её не видно стало совсем.
— Магазин уже закрыт и опечатан. Я сейчас не буду открывать, — сказала продавщица.
Девочка молчала, втягивая голову в плечи.
— Ты что, язык проглотила? — Ольга осмотрела девочку с головы до ног. — В такую метель пришла и сказать ничего не хочешь?
Любка чуть-чуть приподняла голову, стряхнула варежкой рыхлый снег с плеч, с груди, с живота; на сером шерстяном платке он начал таять, и влага собралась капельками между ворсинок; на хозяйственной сумке, на чулках и красных поношенных ботинках лежал и висел белыми хлопьями, но Любка не стала его стряхивать.
Снова воцарилось молчание. Ольга и Стасик смотрели на незваную гостью, а гостья смотрела себе под ноги на вязаный из пряжи коврик, на котором уже образовалось пятно от растаявшего снега.
— Вот так миленькая, приходи завтра в магазин, да пораньше.
Но Любка лишь покосилась на дверь, а уходить не думала. Это. порядком удивило продавщицу и озадачило.
— Вот так номер, — сказала она и повернулась к сыну. — Чего ей надо?
Стасик пожал плечами.
— Чего тебе надо? — спросила Ольга, наклонившись и стараясь заглянуть ей в лицо, но Любка отвела в сторону глаза. Ольга выпрямилась и, вконец растерявшись, смотрела с мольбой то на сына, то на упрямую девочку.
С минуту длилась мёртвая тишина. Слышно было лишь как повизгивает на валике диск электрического счётчика.
— Пойдём, Стасик, спать, — сказала Ольга, а она пусть стоит хоть до утра.
Люба встрепенулась и подняла голову.
— Ну! — понукала Ольга. — Говори скорее, что тебе нужно.
Любка проглотила подкатившийся к горлу комок и с трудом выдавила из себя, пролепетав еле слышно:
— Подайте Христа ради.
Ольга чуточку подалась вперёд и окаменела. В потемневших глазах её застыл ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59