— Старый кабан, — пробормотал в злобе Воронин, вставая и засовывая свой номер «Известий» в карман. Остальные покупки он оставил на столике и быстро пошёл вдогонку вслед за Любой.
Воронин понял, что в центральной газете напечатано что-то такое, что близко касается или самой Любы, или кого-нибудь из её близких, и он не мог к этому остаться безучастным, как когда-то не мог остаться безучастным к горю Верхозиных.
Люба торопливо шла в неизвестном направлении, и Воронин еле поспевал за ней, придерживаясь на расстоянии. Были мгновения, когда ему хотелось догнать и спросить что там такое в газете, но затевать знакомство среди людской толчеи было не совсем удобно, и он решил подождать более подходящего момента.
В конце главной улицы вышли к старинному парку с вековыми тополями и елями. Люба вошла в парк. Там и уединилась в одной из пустынных аллей. Юрий Александрович сел поодаль наискосок, — пустых лавок было сколько угодно, и он выбрал такую, чтобы самому не бросаться в глаза и в то же время иметь возможность наблюдать за девушкой. На соседней лавке между ним и Любой сидела молодая женщина с коляской у ног, и это скрадывало его.
Люба развернула газету, прочитала довольно быстро какую-то публикацию и откинулась на спинку сидения, запрокинув наверх голову. Юрий Александрович был близорукий и даже в очках не все мог видеть на расстоянии. И теперь не заметил, что на щеках её образовались узенькие мокрые полоски. Лишь когда она снова уткнулась в газету, когда плечи её вздрогнули, и она вынула из сумочки платок, он встревожился. Люба промакнула платком глаза и щёки, и у Юрия Александровича не оставалось сомнений, что она плачет. Он вынул из кармана газету и лихорадочно стал искать причину такой взволнованности. Люба расчувствовалась в полную силу, и это совершенно вывело Юрия Александровича из равновесия. Он ничего не мог понять, вертя газету и так и эдак, а в ней все обычное от передовой статьи до программы телевидения и радиопередач, замыкающих сводку погоды на последней странице. Тогда Юрий Александрович стал просматривать все материалы подряд. Первую, вторую, третью страницы. Вот очерк «Судьба» на третьей странице. Юрий Александрович стал читать. И все понял. Очерк был о Галине Максимовне Верхозиной. О том, как она натерпелась в жизни, а в последние годы вместе со вторым своим мужем Завадским и старшей дочерью Ниной основала собственную животноводческую ферму и открыла сыроваренный завод, который помогли оборудовать иностранцы. Очерк завершался на высокой ноте, что с такими людьми Россия не пропадёт. Это, наверно, и растрогало Любу больше всего.
Закончив читать, Юрий Александрович сидел с минуту неподвижно, склонив голову над газетой. Постепенно пришёл в себя. Снял очки и протёр платком отпотевшие стекла.
Люба между тем встала и пошла по аллее. Стояла ранняя осень, и было тепло, и она была в бежевом брючном костюме, перетянутом в талии черным поясом, подстать которому лакированные туфли и молодёжная сумочка. Ремень сумочки перекинут через плечо. Одной рукой она придерживала сумочку, а в другой несла свёрнутую газету. Шла медленно, не замечая никого вокруг, и даже Юрия Александровича, который был поблизости и терзался сомнениями на тот счёт, как всё будет выглядеть, если он сегодня подойдёт к ней и прежде всего, конечно, поздравит и скажет, что он всегда помнил маленькую восьмилетнюю девочку с подснежниками в руках, и её сестру и мать, хотя их никогда в жизни не видел.
То, что он должен познакомиться с Любой, сомнений не вызывало. Ему казалось, что в эту минуту решается и его судьба.
Было воскресенье, и ярко светило солнце. Дул слабый ветерок, и с деревьев сыпались жёлтые листья. Вокруг столько света, что у Юрия Александровича защемило в груди. До чего же хорошо бывает иногда в этом удивительном мире!
с. Олонки, 1974.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59