Вы там в своей сраной России только и делаете, что клянчите подачки и трахаете белых медведиц. Я, кажется, тебе уже однажды сказал, чтобы ты обходил меня за милю. Мне не нужны работники, у которых два часа обед и три — перекур. Ты меня достал в прошлый раз своими рассказами про то, как полезно садится голой жопой в снег после бани. Все, канай отсюда, Обормот. Не мешай людям работать.Билл сидел на строительных лесах, свесив ноги, и поливал Фиму на чем свет стоит. Он был неплохим парнем, этот Черный Вилька, просто любил всем показать, как хорошо он умеет ругаться. Он умел еще и хорошо работать, но этим в Америке никого не удивишь. А вот виртуозно ругаться могут далеко не все. Это был его способ самовыражения, его баскетбол, бокс и регби, и он в нем преуспевал, как мог. Фима это понимал и делал вид, что восхищен.Он сидел внизу на бетонных плитах и слушал Вилькину «музыку», как зачарованный, лишь изредка прикладываясь к бутылке бурбона. И только, когда он почувствовал, что Билли вот-вот иссякнет, он подал голос, чтобы выручить приятеля.— Я тебя слушаю и удивляюсь, как ты классно ругаешься, ты превзошел всех сквернословов, которых я когда либо знал, как в Старом , так и в Новом Свете. Ты просто Моцарт и Эллингтон этого дела вместе взятые, — польстил Фима бригадиру, хотя любой московский школьник по части ругательств мог заткнуть его за пояс.— Ты так думаешь, — расплылся Билли. — Можешь подняться сюда и угостить меня своим пойлом.— Ну, как ты тут старина? — спросил Фима уже серьезно, протягивая Билли бутылку виски. — И не надоело тебе строить капитализм?— Надоело, — сказал бригадир, как следует хлебнув из бутылки. — Но это лучше, чем по шею в говне строить ваш гребаный социализм, или что там вы теперь строите?— Как твои? Мамаша, брат?— Мать ударилась в религию, из церкви не вылазит, все, что я ей даю на хозяйство норовит снести туда. После того, как умер Пит, старуха просто свихнулась, блюдет меня на каждом шагу, не разрешает водить к себе баб, пить и ругаться. Ну, бабы и выпивка куда ни шло, пить и трахаться я могу и на стороне, а вот ругаться… Нет, Пит мне насрал в самую душу, а еще брат называется.— Когда он умер?— Полгода назад, от передозировки наркотиков.— Жаль, неплохой был парень. Я помню, как ты ему говорил, чтобы он завязывал с наркотой…— А он смеялся и посылал меня на хер, вот и допрыгался, щенок.— Молодому парню трудно устоять, когда на каждом шагу тянут за рукав и предлагают рай, расфасованный в пакетики. А Пит, насколько мне известно, и сам приторговывал наркотиками.— Я говорил ему, что это не доведет до добра, но он увяз в этом дерьме по уши, и никакой лебедкой его нельзя было вытащить оттуда. Я знаю, вы, белые считаете, что все черные уже рождаются сутенерами и наркоторговцами. А мне насрать на то, что вы думаете, потому что все вы насквозь прогнили и воняете на весь мир. Я бы собственными руками оторвал яйца ублюдкам, которые пичкают черных наркотой, чтобы они меньше думали и больше вкалывали на вас.— У тебя есть такая возможность.— О чем ты говоришь, я знаю дружков Пита. Это такие же пропащие мальчишки, как и он, хотя и хорохорятся. У меня нет на них зла.— Я говорю не о них, а о боссах, которые наживают миллионы на таких, как Пит. Это дельцы из Колумбии, вчера я видел их в пиццерии на Вустер-сквер. Они и сегодня там были. У них есть план — сделать этот благопристойный городок наркостолицей Новой Англии.— Я тебе не верю, ты еврей, русский и коммунист, ты только и мечтаешь, как покончить с Америкой, ты хуже бен Ладена. Он, хотя бы не скрывает, что ненавидит американцев, а вы клянетесь в дружбе, и гадите исподтишка. Почему ты не сообщил копам, что видел наркодельцов?— А что толку, они их и пальцем не тронут, ты ведь знаешь, кого они хватают — кого можно подоить. А на тех, как сядешь, так и слезешь, они всех купили с потрохами. И потом, я иностранец, мне никто не поверит, а неприятности гарантированы.— Пожалуй ты прав. Ладно, покажи мне их как-нибудь, мы с ними поговорим.— Это нужно сделать сегодня, потому что завтра они снюхаются с местной коза-нострой, и городу крышка, не с проста же они околачиваются у итальяшки.— Хорошо, сегодня ты нам их покажешь.К месту засады Фима и Клаус приехали за два часа, до срока, назначенного Гринфилдом продавцу. Лес уже начал сбрасывать листву, но заросли бересклета были еще зелеными и густыми настолько, что укрытый в них зеленый «Ситроен» с дороги совершенно невозможно было разглядеть. Трудней всего пришлось со шлагбаумом возле моста через реку. Он заржавел и никак не желал опускаться, торчал над водой, как заколдованный регулировщик с поднятым вверх жезлом, пришлось слить из машины немного масла, чтобы смазать ему «подмышку».— А если кто-нибудь поедет со стороны усадьбы? — подумал вслух Клаус.— Скажем, что мы из дорожной службы — проверяем надежность моста, — ответил Фима, глядя вниз на воду. — А здесь глубоко, и наверно полно омутов, вон какие водовороты. Жаль, не взяли с собой удочки.— Ты рыбак?— Нет, но я очень не люблю ждать и догонять.— Для детектива это равноценно профнепригодности.— А я и не рвусь в детективы. Приеду домой открою ветеринарную поликлинику на дому, буду лечить кошечек, собачек, попугаев. У меня ветеринарное образование.— Странный вы народ, русские, рулите не туда куда надо, а куда хочется.— Восток, Коля, дело тонкое. Есть такая китайская притча про двух поэтов, они жили во время династии Цинь или Минь, хрен его знает. Один служил чиновником при дворе императора, ходил в шелковых халатах и ел ласточкины гнезда, а другой был нищим бродягой, но они уважали друг друга и любили беседовать о высоких материях, но встречались они только раз в пять лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59