— Молодой человек, я важного звонка жду, мне в угадайку играть некогда! — отрезала я и положила трубку.
Терпеть не могу таких глупых игр — позвонит какой-нибудь фикус, которого я видела два года назад на чьих-то именинах и начинает — ах, угадайте, кто я такой. Реакция на это у меня всегда одна — вариация на тему «да пошел ты» и конец связи.
Телефон запиликал через пару минут.
— Любовь моя синеокая! — услышала я голос Витьки. — Нет такого паспорта!
— Как нет? — тупо переспросила я.
— А вот так — нет и все тут!
Я помолчала, слегка соображая.
— Вить, но паспорт этот везде предъявлялся, где нельзя и где можно, как такое могло быть?
— Вот что, голуба, рассказывай-ка мне, во что ты вляпалась! — рявкнул на меня Витька.
— Да ни во что! — чувствуя подступающую истерику, по-детски крикнула в ответ и бросила трубку.
Рыдала я на этот раз долго. В какой-то момент я поймала себя на том, что хожу по комнатам и сквозь слезы бормочу: « Господи, ну зачем же ты так со мной… не надо, я больше не перенесу, пожалуйста…» Я понимала что мне нельзя впадать в истерику. Что мне нельзя безвольной тряпкой валяться у порога, смакуя свое горе. Однако отчаяние, скрутившее меня, заслонило все другие мысли. Краем сознания я уцепилась за единственную здравую мысль — это не лечится. Это надо просто пережить…
И я надралась. Подошла к бару, налила полстакана коньяка, мерзость конечно, но крепче ничего не нашлось. Полчаса я после этого сидела обхватив живот, уговаривая взбунтовавшийся желудок все же удержать необходимые мне градусы. После чего хлопнула оставшиеся полстакана. Это меня и вырубило.
В последующие пару дней я просыпалась, напивалась до бесчувствия и снова падала на кровать. Иногда оглушительно верещал дверной звонок, я кое-как спускалась, надеясь на доброго ангела, который скажет что все в порядке, но это всегда была Оксана со своим лекарством. Верите — нет, но я ее в эти дни практически возлюбила. Я была слаба, абсолютно раздавлена своим горем, и это был единственный человек, который заботился обо мне, как мог. Когда я вяло отталкивала лекарство, говоря что деньги в банке и мне нечем сейчас оплатить, Оксана отмахивалась, мол, ты лечись, потом рассчитаешься. Она мне давала то, что мне было так необходимо мне в тот момент — хоть какую — то заботу и внимание ко мне. Однажды она пришла, выставила передо мной баночку и велела:
— Пей, девонька, прямо при мне. Потом поговорим.
Я хлебнула ее отварчика, на секунду у меня закружилась голова, словно я нырнула в ледяную воду, мороз продрал меня до костей, а по позвоночнику пробежала огненная струя.
— Похорошело? — требовательно спросила она.
— Брр, — встряхнулась я. — Ты чего туда намешала?
— То же самое только в двойной дозе, чтоб на ноги тебя поставить.
— Спасибо, — я и в самом деле была ей признательна. Я наконец очнулась.
— В зеркало гляделась? — не отставала она.
Я машинально посмотрела на себя в зеркало напротив и признала — гаже я еще себя не видела. Немытая, помятая, опухшая. А уж запашок я так понимаю от меня…
— Помоюсь, — буркнула я. — Накрашусь и парик одену. Чего вообще к ребенку пристала?
Оксану слегка перекосило — я забыла, что в ее возрасте мои двадцать восемь нелегко простить.
— Дитятко! — зло процедила она. — Как людей в гроб вгонять да по тюрьмам гноить так она взрослая, а как самой хвост прижали, так за погремушку схватилась?
Я молчала. Сказать потому как нефиг было. Все так.… И Оксану я чуть было случайно в гроб не вогнала и братца ее лихо посадила.
— Ладно, Оксан, — примиряющее наконец сказала я. — И я тебе сделала много плохого, и умираю я по твоей вине. Я тебя тогда вылечила, ты меня сейчас на ноги ставишь. Баш на баш, так сказать. Чего теперь-то ты от меня хочешь?
Оксана ссутулилась, поерзала и спросила:
— Ты про кольцо-то помнишь? Уж дюже оно мне нужно, Марья. Бог с ней, гламарией, но без кольца мне хоть в петлю лезь…
— Прости, — я устало потерла глаза. — Что-то я совсем из времени выпала. Я хоть сколько пьянствовала-то?
— Да два дня, почитай третий сегодня. Я ведь как ты первый день за баночкой не явилась, начала тебе названивать, да только какое там, короткие гудки и все тут, видать трубку неправильно положила. Ну я посидела — думаю, мало ли что случилось, а лечение прерывать нельзя. Подхватилась да к тебе. А тут ты — еле языком ворочаешь, в лицо ткни — из ушей бормотуха польется.
— Коньяк я пила, а не бормотуху, — пристыжено заявила я, и зачем-то добавила : — Хеннеси.
— Да хоть Хренесси — дело прежде всего! — обозлилась она.
— Оксана, все я поняла, — твердо сказала я, — берусь за ум. Сколько я тебе должна за лекарство?
— Две баночки по обычной цене и за сегодняшнюю двойная цена.
— Хорошо, завтра за лекарством поеду и тебе долг завезу.
— Планы-то какие на сегодня?
— А черт его знает, — тяжко вздохнула я. — Наверно к нашим пора наведаться, к Пелагее думаю заехать.
— Не советую, — быстро сказала Оксана. — Ты еще может, оправишься, а Пелагея такая сплетница, всем растреплет, что у тебя силы больше нет, вовек потом клиентуры не увидишь.
— Что значит нет силы? — удивилась я. — Да, у меня нет волос, это минус 20 процентов, я больна, это еще 50, да с похмелья, но это некритично, быстро пройдет. Людей принимать не могу, понятно, однако на себя сил хватит!
Оксана помолчала, глядя на меня с жалостью, после чего непривычно мягко сказала:
— Пошли в меня фризом.
— Чего? — удивилась я.
Фриз — это моя разработка, новые технологии в действии. Заклинание, мгновенно замораживающее органику. И не очень энергоемкое, кстати.
— Ты пошли, пошли, — настаивала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81