– Он откинул одеяло, чтобы продемонстрировать новую корзинку Кокетки с розовой бархатной подушкой.
– Но ты любишь больших собак. Ты называл моих спаниелей бездельниками.
– Меня соблазнили.
Она снова пощупала его лоб. Он поймал ее руку и поцеловал.
– Моя дорогая, драгоценная матушка, у меня нет жара. Я все расскажу. – Почти все. – Это развлечет вас, позабавит, даже взволнует, потому что все опасности уже позади. Но умоляю, позвольте мне встать, принять ванну, одеться и позавтракать. Полагаю, вы только что приехали? Значит, вам понадобится время, чтобы отдохнуть после путешествия.
– О, разве?
Он не ответил.
– Ты изменился, – сказала мать.
– Уверяю вас…
Она знаком заставила его замолчать.
– Определенно. Женщина?
Робин промолчал. Только бы не покраснеть.
– Для брака или для удовольствия? – спросила мать деловым тоном. – Надеюсь, ты не натворил глупостей?
– Я расскажу вам все, когда приму ванну, побреюсь и оденусь.
– Очень хорошо. Я пришлю тебе слугу. – Прежде чем выйти, она сказала: – Я говорила тебе, что нужно сделать здесь звонки.
После ее ухода Робин ощутил желание забраться под одеяло, как ребенок, который хочет спрятаться. Кокетка, всегда готовая посочувствовать, лизнула его руку. Он погладил ее.
– Ей это не понравится, – сказал Робин и добавил: – Ничто не расстроит мою мать, потому что Петра д'Аверио – лживая авантюристка, и я, вероятно, никогда больше не увижу ее.
Вошел временный камердинер, и Робин велел ему приготовить ванну. Впервые после ранения Робин снял повязку, погрузился в горячую воду и оказался прямо в Монтрё.
Там он лежал в ванне, представляя Петру, которая была так близко, намыливая свое очаровательное тело. Он возбудился и вынужден был удовлетворить себя, но час спустя все еще кипел от этой безумной страсти…
Петра д'Аверио. Он знал нескольких очень красивых женщин своего круга, некоторых чрезвычайно соблазнительных и самых опытных в искусстве обольщения, но с ней это с самого начала было безумием. Она захватила его с первого взгляда во дворе «Головы быка». Нет, с первого слова. Maledizione. Это было предостережение для всякого, у кого хватает ума понять это.
Ее сила кипела в карете и потом пылала у мамаши Гулар, подпитываемая опасностью. Она ярко вспыхнула в Монтрё, но достигла своей полной разрушительной силы на «Кулике».
Теперь она исчезла, но Робин ее не забыл.
Петра в доме контрабандиста, потягивающаяся в утреннем свете. В спальне Гейнеров, занимающаяся его раной. Сестра святой Вероники, посвятившая себя помощи раненым на улицах.
Он вылез из ванны и чертыхнулся, ощутив напряжение в ноге. Встревоженный лакей помог ему дойти до кресла и одеться. У Робина было сегодня много дел, но самым сложным он считал разговор с матерью. Он снова забинтовал ногу, надел простые бриджи, рубашку и жилет. А вместо сюртука – синий шелковый халат – намек на больного, чтобы смягчить ее.
Она была права. Он изменился, возможно, из-за встречи со смертью или, как она намекала, из-за Петры. Какова бы ни была причина, пришла пора дать покой духу его отца и принять на себя всю ответственность за его графство. Странно, он с нетерпением ждал этого, но понимал, что без борьбы ничего не добьется.
Робин пошел в покои матери, что было недалеко, поскольку она все еще пользовалась комнатами рядом с графскими покоями. Ей придется освободить их, когда он женится.
Женитьба. Несмотря на их соглашение, у нее наверняка уже готов целый список невест. Благовоспитанных, утонченных девушек из хороших семей и с хорошим приданым. Девушек, знающих свет, рассудительных и прагматичных в браке. Среди них не было места безрассудной итальянской монашке, умеющей обращаться со шпагой.
Мать уже переоделась и освежилась. Увидев, что Робин ходит с тростью и прихрамывает, мать нахмурилась.
– Рана в порядке, – заверил ее Робин, поднес ее руку к губам и чмокнул в щеку. – Повреждена только мышца, я берегу ее. Правда, маман.
– Придется поверить тебе на слово. Не понимаю, зачем ты привез это с собой. – сказала она, указав пальцем на Кокетку. – Это насмешка.
– Она была средством достижения цели, – сказал Робин и поведал историю о несговорчивой графине, потому что знал, что мать одобрит это.
– Дрянной мальчишка, – сказала она, но улыбнулась. «Как мило оправдывать чьи-то ожидания».
– Могу я приказать подать мне завтрак сюда, маман? Тогда расскажу вам обо всех моих злоключениях, пока ем.
– Разумеется. Фелис, распорядись.
– Просто кофе, – сказал Робин низенькой служанке, которая тридцать лет назад приехала в страну вместе с его матерью. – Мне нужно интенсивное восстановление.
Морщинистое лицо Фелис расплылось в широкой улыбке. Она присела в реверансе и вышла.
– Итак, – сказала мать, меряя шагами комнату. – Кто она?
– Кокетка? – спросил Робин, делая вид, будто не понимает, о ком идет речь. – Я не знаю ее предков.
– Женщина, виноватая в этом. Я знаю о ней. Тревельян рассказал кое-что.
– Маман, мне действительно придется уволить Тревельяна, если вы сделали его своим шпионом.
Мать покраснела:
– Что ты хочешь скрыть от меня?
Робин погладил Кокетку.
– Кто она, Робин? Итальянка, насколько я понимаю.
– Да, католичка.
– В этой стране католиков не жалуют. Мне пришлось смотреть, как мои дети растут без святых таинств.
Он выразительно посмотрел на мать. Она не была глубоко религиозной.
– Ты не отделаешься от меня, – бросила она. – Она твоя любовница? Не вижу причин это скрывать. И все же кто она? Что она для тебя? Где она?
– Где она, понятия не имею. Это должно вас радовать. Я встретил леди в отчаянном положении и помог ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93