Прасам Дхамса обошел Шона и ступил в библиотеку, беглым взглядом оценив комнату и присутствующих.
— Все в сборе, — заключил Дхамса. — Это хорошо.
— Почтенный лама! — воскликнула Редпас, легко поднимаясь. — Какая неожиданная честь! А мы как раз собирались к вам, в Виргинию.
— Беспокойный человек, — произнес Дхамса, указывая на Шона.
Дхамса перешел на тибетский язык. Шон быстро переводил:
— Сначала беспокойному человеку пришлось выяснить, кто похитил шелк из священного храма.
— Кому? — недоумевающе переспросила Дэни. — Ах да, тебе!
— Вот именно, мне. Причем задача была не из легких. Я крался за Пакитом, как кот за мышью.
— За Пакитом? — переспросила Редпас. — Значит, Джилли был прав в своих подозрениях и шелк похитил кто-то из монахов Лазурной секты?
— Почему ты так решил? — спросила Дэни у Джиллеспи.
— Шон сам тренировал охранников, — просто объяснил Джиллеспи. — А я работал с людьми, которых подготовил он. К комнате, где хранился шелк, посторонних не подпускали и на пушечный выстрел, значит, похитителем был монах. Свой человек.
— А я не оценил теорию Джилли, — признался Шон. Прасам что-то спросил у него, и Шон ответил на том же языке. С улыбкой Будды Прасам произнес короткую фразу и замер в ожидании. Улыбка Шона угасла.
— Прасам напомнил мне древнее буддийское изречение, — пояснил он присутствующим. — Когда у глупого народа глупый вождь, этот народ обречен. Пакит считал своего ламу глупым вождем, а тибетцев, следующих за ним, — глупцами, идущими к верной гибели.
— Он считал, что КНР — будущее умного человека? — спросила Дэни.
— Об этом он в конце концов и заявил мне. Первым делом он решил заставить глупцов забыть о суевериях прошлого.
— О священном шелке… — пробормотала Редпас.
— Вот именно, — кивнул Шон. — Пакит похитил шелк для Касатонова и только потом задумался. Он боялся, что Касатонов перережет ему глотку, как только получит шелк.
Джиллеспи хмыкнул.
— Мальчишка не так уж глуп, верно?
— Но и не блещет умом, — возразил Шон. — Он дрожал как осиновый лист, но не додумался вернуть шелк.
— Что же он сделал? — спросила Редпас.
— Отдал его Фану, а затем науськал его на Дэни и стал ждать скандала, который неизбежно бы разразился, если бы американку застали во время покупки краденой святыни. А китайцы выглядели бы при этом героями, спасшими бесценное свидетельство истории Тибета.
— …которое потом увезли бы в Пекин «на хранение», — сухо закончила Редпас.
— Так и было задумано, — подтвердил Шон. — Но план не сработал. Пакит собирает мерзлый помет яков и медитирует в ледяной хижине, потому что вышеупомянутой американке хватило ума и присутствия силы духа, чтобы принять предложенную помощь.
Шон протянул руку Дэни.
— Сейчас под рукой у меня нет ни одной тибетской крыши, — сказал он, — но я все равно хочу позвать тебя к себе.
Дэни прикрыла глаза, не в силах поверить, что ее мечта стоит перед ней, протягивая руку.
— А как же обет? — еле выдавила она.
— Прасам освободил меня от исполнения клятвы в тот же вечер, как увидел нас вместе, — сообщил Шон. У Дэни округлились глаза.
— Что?
— Буддийский обычай, — продолжал Шон. — Если исполнять клятву становится нестерпимо тяжело, тот, кто слышал ее, может отдать ее обратно. Я дал Прасаму обет безбрачия, а он вернул его мне.
— Но… на Арубе… ты… я… мы же не… — Дэни осеклась.
— Я не настолько мудр, как Прасам, — просто сказал Шон. — Я выдержал ровно три года, пока мы не оказались на пароме, плывущем в Ванкувер. Я понял, что в Тибете уже наступило завтра. Я сдержал клятву!
— Демаркационная линия времени! — вспомнила Дэни, которая наконец-то все поняла.
— Так ты согласна снова принять мою руку и разделить со мной новую клятву? — спросил Шон.
— Я и не отказывалась от своих обещаний, — дрогнувшим голосом выговорила Дэни.
— Знаю. Ты верна своему слову, Дэни, как и я.
Дэни не помнила, как подошла к Шону, — она поняла только, что вдруг оказалась в его объятиях.
Внезапно в тишине раздался голос Прасама Дхамсы.
— Он приготовил нам подарок, — перевел Шон. — Это ката.
— Что такое ката?
— Традиционный тибетский дар. Шарф с вытканным пожеланием добра.
Шон мягко повернул Дэни лицом к Дхамсе.
У нее перехватило дыхание.
Лама протягивал ей бесподобный шелк. Цвета индиго, насыщенный сумеречным светом, он переливался, вдруг становясь ослепительно-синим.
Дрожащими руками Дэни коснулась ткани, когда Редпас набросила ее на шею Шона и Дэни, соединяя их.
Частота переплетения была знакома Дэни, как звук ее собственного дыхания: впадина, подъем, пауза и вновь впадина и подъем.
Шелк Будды.
Но цвет был не тот-слишком яркий. Да и сама ткань выглядела как новая. Ее восстановили умело, но новые нити все равно выделялись среди рисунка. Давным-давно, возможно, столетия назад, кто-то украсил шелк нежной, кремовой бахромой.
— Переплетение… хрипло выдохнула Дэни. — Один и тот же ткач!
Улыбка Прасама Дхамсы стала еще безмятежнее. Он быстро заговорил.
— В семье Прасама из поколения в поколение передается легенда о том, — переводил Шон, — как один из его предков соткал одеяние Будды. Он благодарит тебя за то, что ты вновь подтвердила: вся жизнь едина, а мы едины с ней.
— Но я не могу принять этот подарок, — испуганно воскликнула Дэни, касаясь шелка.
Дхамса поклонился и вновь заговорил.
— Прасам — последний в своем роду, — объяснял Шон. — Вскоре он умрет. Сознание того, что он последний из уцелевших хранителей этого шарфа, было для него тяжкой ношей. Он хочет, чтобы мы сохранили шелк Сняли с него это бремя, освободили его от последних уз с колесом смертей и возрождений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126