Она расслаблялась в его руках,
засыпала спокойно – без таблеток. Он лежал рядом и надеялся, что
просветление ее – надолго. Хотя бы на несколько дней.
Иногда он оказывался прав.

* * *

Однажды утром Арина почувствовала себя настолько спокойной и
уверенной, что, взявшись за работу, одним махом закончила несложную
композицию, мариновавшуюся на рабочем столе вот уже месяца два. Сделав
работу, Арина ощутила прилив вдохновения; она тщательно прибрала в
квартире, отполировала тряпочкой все до единой безделушки на комоде и
наконец затеяла переворот в большом платяном шкафу.
– Погуляй, – сказала она, разглядывая Кимово лицо в бледном зеркале,
закрепленном на внутренней стороне скрипучей дверцы. – Серьезно, Кимка.
Тебе очень надо. А?
Был понедельник. За окном моросил дождь.
Сознавая Аринину правоту, Ким безропотно натянул кроссовки, вытащил
из кладовой заскорузлый футбольный мяч, помнивший запах осенней травы, и
отправился на пятачок за гаражами, туда, где из-под влажного бурого
ковра выбивались первые зеленые ленточки.
На мокрых кустах сидели, сливаясь с серыми ветками, воробьи.
Неприличная надпись на дверце гаража была замазана розовой краской; Ким
положил мяч на прошлогоднюю траву в центре лужайки. Сбросил куртку и
пустился бегом – по кругу, по кругу, как цирковая лошадь, сперва
медленно, а потом все ускоряя темп.
Мелкий дождик сменился снегом. Возможно, последним этой весной. Снег
валил все гуще; Ким бежал, слушая свои шаги.
Буро-зеленая лужайка становилась белой. Маленькая снежная шапка
лежала на макушке старого мяча. Ким остановился под ржавой перекладиной,
вросшей в развилки двух берез, подпрыгнул, ухватился, подтянулся,
коснувшись подбородком мокрого металла.
…А ведь жена того пациента, Прохорова, до сих пор думает, что Ким –
бездарный коновал, ценящий жизнь больного не дороже прошлогоднего рецепта!
Ким поднимал себя к небу и снова бросал вниз. Касаться подбородком
перекладины становилось раз за разом все тяжелее, но он привычно
превозмогал себя, подтягивался еще и еще; вот так, думал он, выдыхая
воздух сквозь стиснутые зубы. Все будет хорошо, иначе и быть не может.
Все будет хорошо…
В том, что машина перевернулась на скользкой трассе, нет ничего
сверхъестественного, думал он. Правда, в одном комплекте с аварией мы
имеем “чудо Верхнехацкого”, как его окрестили по имени моего цепкого
шефа. И мы имеем двадцать девятое февраля… Могут ли эти два, ладно, три
– события быть связаны между собой? Ну, разве что своей упадочностью… то
есть загадочностью. Ни первое, ни второе не имеет убедительного
объяснения. А мальчик… Мальчик. Информация переварена, или
полупереварена, никакого вывода сделать не удалось, значит, нужна новая
информация…
Он разжал онемевшие пальцы и приземлился на голый пятачок земли под
перекладиной, черную лысину, протоптанную еще в прошлом году
самодеятельными физкультурниками. Стряхнул напряжение, как собака
стряхивает воду, и обернулся.
– Добрый день, – сказал мальчик. Он стоял посреди лужайки, в коротком
шаге от заснеженного мяча.
– Добрый день, – после, коротенькой паузы отозвался Ким.
Мальчик подтолкнул мяч носком ботинка. Оставляя за собой дорожку, мяч
покатился к Киму и замер на полпути.

* * *

– Вопрос, откуда я взялся, давай сегодня не задавать…
Мяч был скользкий, трава – мокрой. В юности Ким серьезно занимался
футболом, но Пандем, по всей видимости, тренировался тоже. Ким не мог
сказать, что возня с мячом не доставляла ему удовольствия.
– Почему?
Пандем финтил.
Погнавшись за мячом, они столкнулись плечами, Ким поскользнулся, но
устоял. Пандем шлепнулся на заснеженную траву; несколько секунд они
смотрели друг на друга – Ким сверху вниз, Пандем снизу вверх. Потом Ким
протянул руку; у Пандема были сильные, перепачканные землей пальцы.
– Почему? – снова спросил Ким, помогая ему подняться.
– Не сумею объяснить точно, – тихо сказал Пандем. – Врать, упрощать,
передергивать – не хочу. То есть я могу, конечно, сказать, что
самозародился, к примеру, в информационных сетях… Или что-то в этом роде…
– Ты меня гипнотизируешь? Морочишь? Не понимаю зачем.
– Ты же врач, – серьезно сказал Пандем. – Давай не прятаться за
кокетливые ширмочки под названием “я сошел с ума”.
“Он говорит не как подросток”, – подумал Ким.
Пандем поддел ногой тяжелый мокрый мяч. Ударил сильно, без
предупреждения – сыграл “в стенку”; мяч отскочил от Кимовых ног по
невысокой дуге, и Пандем красиво, с лету, забил его в кирпичную стену
гаража. Мяч отпечатал кляксу на желтом кирпиче и вернулся к Пандему под
грязный ботинок.
– Значит, ты всеведущ? – Ким попытался отобрать мяч, но Пандем легко
отступил:
– Нет. Но я многоведущ. И мое знание возрастает ежесекундно.
– И когда же ты достигнешь всеведения?
– Никогда. Всегда останется малость, отделяющая меня от абсолютного
знания. Она будет сокращаться и сокращаться, но никогда не исчезнет.
– Откуда ты знаешь?
Уводя мяч от Кима, Пандем снова ударил по стене, но промазал. Мяч
укатился в щель между гаражами.
– Откуда ты знаешь? – повторил Ким. Пандем виновато пожал плечами.
– Ты знал, что машина навернется на двадцатом километре? – тихо
спросил Ким.
– Да. Но если бы твои пациенты не выздоравливали, а болели и умирали,
как положено, – ты был бы внимательнее за рулем и не гонял бы по
скользкой трассе. Я тоже виноват… Хотя все равно бы тебя вытащил.
Ким вытер лоб тыльной стороной ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17