Резкий свет упал на исписанные листы, описания исследований и результаты
анализов; Ким извлек из-под бумаг рентгеновские снимки.
Вот первый, сделанный полгода назад в районной поликлинике.
Вот второй – спустя полмесяца в городской больнице. Вот третий,
сделанный при поступлении в клинику; опухоль разрастается со страшной
скоростью, не оставляя надежд.
Вот два последних – второй был сделан потому, что Ким не поверил первому.
Ким потянулся, чтобы открыть форточку. Спертый воздух архива давил на
него, как больничная подушка.
“Систематизированный бред – стройная логичная система, объясняющая
причины и механизмы возникновения того или иного явления. Проработан в
мельчайших деталях, поэтому внешне правдоподобен. Как и любой бред, не
поддается коррекции, однако благодаря своей строгой логичности обладает
свойством инфицировать окружающих. Как правило, систематизированный бред
является застарелым и слагается много лет. В отличие от хаотического или
ситуативного бреда, внутренне непротиворечив”.

* * *

Утром (пять ноль три на дисплее электронного будильника) Ким
осторожно выбрался из-под одеяла и нащупал ногами тапочки.
Арина спала. В последние несколько дней ее депрессия и страхи, слава
богу, почти совсем улеглись.
Ким пробрался на кухню и прислонился лбом к темному оконному стеклу.
Внизу, во дворе, горели желтые фонари. Их отблеск лежал на белом боку
холодильника, на циферблате лунных часов, тепло подсвечивал привычные
очертания и детали дома, каким представлял его Ким и каким он нужен
каждому человеку,
“Приснилось, – подумал Ким. – Сон. Все приснилось. Прочь. Вот и утро…”
Он открыл холодильник, вытащил пакет с яблочным соком. Взял с полки
стакан; сок был холодный, такой холодный, что ломило зубы.
– Я не сплю, – сказал он вслух.
– Конечно, – тихо ответил Пандем.
Ким обернулся. Пандем сидел на стуле у окна, на том самом месте, куда
Ким усадил гостя в его первый – после аварии – визит.
Ким осторожно поставил стакан на край стола. Поглядел, как
скатываются по стенкам последние Капли сока, как образуют на дне
маленькое недопитое озеро.
– Ты реален?
– Вопрос о реальности окружающего мира, – Пандем улыбнулся, – не
решен до сих пор. Ни в психиатрии, ни в философии. Устроим диспут?
– Если ты реален – где граница твоим возможностям?
– Уже далеко, – сказал Пандем. – Кое-какие тектонические процессы,
темпоральные явления… есть ли смысл об этом говорить?
– Что ты можешь делать с людьми? – Ким остановился у окна, глядя на
желтые фонари.
– Ким, – сказал Пандем, – я ведь не исследователь, не дрессировщик и
не кукловод. Я ничего не собираюсь делать с людьми. Я хочу – вместе с
людьми – покоя и счастья. Взрыва творческой энергии. Любви. Прорыва к
звездам. Бессмертия. Того, чего достоин человек.
– Откуда ты знаешь, чего достоин человек? Что ты вообще знаешь о
человеке? Что ты сделаешь с теми, кто не хочет покоя и счастья, а хочет
крови и мяса? Рабов? Власти?
– Будем пробовать, – кротко отозвался Пандем. – Видишь ли, Ким, в
моих ведь силах прямо сейчас, не поднимаясь со стула, устроить
всем-всем, младенцам и старикам, цивилизованным и диким – полное
удовольствие от каждой прожитой минуты. Они будут ощущать себя
счастливыми изо дня в день. Они будут подниматься с улыбкой и с улыбкой
засыпать…
Ким обернулся от окна:
– Ты сказал, что ты не кукловод…
– Ты мне не доверяешь, – Пандем улыбнулся. – Боишься. Ждешь подвоха…
Почему так нельзя?
– Потому что это модификация. Запрограммированная личность перестает
быть человеком…
– Тогда я верну тебе твой вопрос: что ты вообще знаешь о человеке?
Почему несчастное бездумное существо, живущее от драки к совокуплению,
более человек, нежели другое такое же, но счастливое и не опасное для
окружающих?
Ким молчал. Небо светлело.
– Ладно, – Пандем вздохнул. – Ты меня прости… Я ведь в какой-то
степени – ты. Я знаю, как тебе противна эта идея – модификация личности.
Отвратительна… Но вот, скажем, отобрать у человека его фобию, его
навязчивую идею – преступно?
Ким напрягся.
– Я не об Арине, – быстро сказал его гость. Знает.
Через двор по диагональной дорожке брел дворник, мерно взмахивая
невидимой в полумраке метлой.
– Психические заболевания, – тихо продолжал Пандем. – Патологии и
пограничные состояния. Можно модифицировать? Не отвечай… Ты спросишь,
где граница между патологией и нормой. Ты спросишь, как далеко можно
зайти, однажды взявшись за воображаемый скальпель. Если корректировать
поступок не убеждением и уж, конечно, не наказанием, а вмешиваться на
уровне мотивации… Погоди! Ты спросишь, с какой радости я вообще берусь
что-либо корректировать. Я отвечу: с той же самой, с которой ты берешься
лечить больного. Вот я вылечил твоих пациентов успешнее, чем это
выходило у тебя. Что, я не нарушил при этом правила, к которым ты
привык? Что, мир, где люди не убивают и не унижают, слишком хорош для
тебя? Что естественно, то неприкосновенно?
“Хорошо бы все-таки проснуться”, – сумрачно подумал Ким.
– Не отвечай мне, – тихо сказал Пандем. – Я сейчас оставлю тебя в
покое, ты просто перевари еще и это… И не беспокойся об Арине. Ей больше
не угрожают никакие депрессии.
Он легко поднялся с табуретки. Ким увидел, что на ногах у него
растоптанные тапочки, те самые, которые предлагались родственникам,
зашедшим в гости.
Выйдя вслед за гостем в прихожую, Ким на всякий случай встал в дверях
комнаты, где спала жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17