— Как же вы ходите?
— Моя собака Зигмунд — сегодня я дала ей выходной, — она улыбнулась, может вести меня куда угодно. Это мутированная овчарка.
— Ого! — Рэндер заинтересовался. — Он говорит?
Она кивнула.
— Эта операция прошла не так успешно, как у других. В его словаре приблизительно четыреста слов, но, мне кажется, ему больно говорить. Он вполне разумен. Вы когда-нибудь с ним встретитесь.
Рэндер окунулся в еще свежие воспоминания. Он разговаривал с такими животными на недавней медицинской конференции и был поражен сочетанием их способности рассуждать с преданностью хозяевам. Перемешанные как попало хромосомы с последующей тонкой эмбриохирургией давали собаке мозг шимпанзе. Затем требовалось еще несколько операций для приобретения речевых способностей. Большая часть таких экспериментов кончалась неудачей, но примерно дюжина годовалых щенков, у которых все прошло успешно, были оценены в сто тысяч долларов каждый. Тут он сообразил, что камень в броши мисс Шэлотт подлинный рубин. И начал подозревать, что ее поступление в медицинскую школу базировалось не только на академических знаниях, но и на солидных дотациях, полученных выбранным ею колледжем. Но, возможно, это и не так, — упрекнул он себя.
— Да, — сказал он, — вы могли бы сделать диссертацию на этих собаках и их неврозах. К примеру, этот пес упоминал когда-нибудь о своем отце?
— Он никогда не видел своего отца, — спокойно ответила она. — Он вырос вдали от других собак. Его поведение вряд ли можно назвать типичным.
Не думаю, что вы когда-нибудь изучали функциональную психологию собаки-мутанта.
— Вы правы, — согласился он. — Еще кофе?
— Нет, спасибо…
— …Итак, вы хотите стать Конструктором…
— Да.
— Я терпеть не могу разрушать чьи-либо высокие стремления. Ненавижу.
Но если они не имеют под собой никакой реальной основы — тогда я безжалостен. Таким образом — честно, откровенно и со всей искренностью — я не вижу, как это можно устроить. Быть может, вы и хороший психиатр, но, по моему мнению, для вас физически и умственно невозможно стать нейроморфологом. По моим понятиям…
— Подождите, — прервала она его, — давайте не здесь. Я устала от этого душного помещения. Увезите меня куда-нибудь, где можно поговорить. Я думаю, что смогла бы убедить вас.
— Почему бы и не поехать? У меня уйма времени. Но, конечно, выбираете вы. Куда?
— "Слепая спираль".
Он подавил смешок при этом словосочетании, а она открыто рассмеялась.
— Прекрасно, — согласился он, — но мне хочется пить.
Тут же на столе выросла бутылка шампанского в пестрой корзине с надписью "Пейте, пока едете в машине". Он подписал счет, несмотря на протесты мисс Шэлотт, и они встали. Она была высокой, но он — еще выше.
"Слепая спираль"…
Это одно название для множества мест, мимо которых проезжает машина с автоуправлением. Пронестись по стране в надежных руках невидимого шофера, с затемненными окнами, в кромешной ночи, под высоким небом; лететь, атакуя дорогу, проложенную под похожими на четырех призраков пилонами; начать со стартовой черты и закончить в том же месте, так и не узнав, куда вы ехали и где были — это, вероятно, возбуждает чувство индивидуальности в самом холодном черепе, дает познание себя через добродетель отстранения от всего, кроме чувства движения, потому что движение сквозь тьму есть высшая абстракция самой жизни — по крайней мере, так сказал один из главных комедиантов, и все смеялись.
И в самом деле, феномен под названием "Слепая спираль", как и следовало ожидать, стал наиболее популярным среди многих молодых людей, когда управляемые дороги лишили их возможности пользоваться личными автомобилями и другими подобными индивидуалистическими средствами передвижения, которые заставляли хмуриться начальство контроля нерационального движения. Молодые люди должны были что-то придумать.
И они придумали.
Сначала стихийный протест вызвал к жизни инженерный подвиг, заключавшийся в отключении радиоконтроля машины после того, как она выходила на управляемое шоссе. В результате кар исчезал из поля зрения монитора и переходил обратно под управление пассажиров кара. Монитор, так как не мог вынести отрицания запрограммированного всеведения, метал громы и молнии на ближайшую к точке последнего контакта контрольную станцию, чтобы оттуда выслали "крылатых серафимов" на поиски ускользнувшей машины.
Но часто серафимы прибывали слишком поздно, потому что дороги имели хорошее покрытие, и удрать от преследования было сравнительно нетрудно.
Зато другие машины вынужденно вели себя так, словно бунтарей вообще не существовало.
Запертый на медленно идущей секции шоссе, нарушитель подвергался мгновенной аннигиляции в случае превышения скорости или сдвига с правильной схемы движения, даже при теоретически свободном положении, потому что подобные нарушения почти всегда приводили к аварии.
Позднее мониторные приборы стали более совершенными, и операция обгона была автоматизирована, что уменьшило количество аварийных инцидентов, но вмятины и ушибы оставались.
Следующий ход молодых людей лежал на поверхности. Мониторы пропускали людей туда, куда те желали, только потому, что люди говорили, куда они хотят ехать. Человек, наугад нажимавший кнопки координат, не сообразуясь с картой, либо оставался на стоянке, где вспыхивало табло: "ПРОВЕРЬТЕ ВАШИ КООРДИНАТЫ", либо внезапно уносился в неизвестном направлении. Позднее люди нашли некое романтическое очарование в том, что предлагали скорость, неожиданные зрелища и свободные руки. Таким образом, все узаконилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42