Марлен не видит?
– Это какие-то слишком глубокие материи, – прошептала Дамали, помолчав.
Ей надо было переварить сказанное Марлен. Раньше Марлен читала ее как открытую книгу. Сейчас она слепа? Как раз когда надо выходить? Блин, хреново...
– Ну, Map, я тоже слепая, так что? Типа я чувствую, что здесь что-то не так, но не могу показать пальцем. Ты это знала и раньше, так что же случилось сейчас?
Парни обменялись озабоченными взглядами. Признаваться было неприятно, и Дамали опустила глаза. Произнести вслух – значит придать силу этой слабости. Ощущение беспомощности было такое, какого она в жизни не знала. Кота выпустили из мешка, и ее это нервировало.
– Я не знаю, почему я прямо сейчас не могу видеть, Дамали. – Марлен отошла от Шабазза, отвернулась к стене.
– Но как же ты можешь быть слепой, если всего пару минут назад ты была у меня в голове? – Произнося это, Дамали уже расхаживала по комнате, размахивая руками.
– Все было нормально, пока мы не собрались выходить. У меня будто вдруг пропал внутренний радар. Обычно я его включаю на раз, как и ты умеешь, Дамали. – Марлен обернулась, оглядела группу. – Даже Большой Майк говорит, будто там много хищников, но он точно не знает. Большой Майк, который всегда точно знает.
– И так целый день, – заговорила заведенная Дамали. – Чувствуете, что я хочу сказать? И вся группа тоже дергается, будто утратила класс. Мне это все не нравится ни фига. Хрень какая-то.
– Остынь, Дамали, – велел Шабазз. Он подошел к Марлен, легко коснулся ее щеки. – И ты Map, тоже. Остыньте. Успокойтесь. Соберитесь. Если оба дозорных у нас ослепли, значит, там снаружи что-то слишком большое, чтобы так на него переть. По классу выше Дамали. Решать тебе, Дамали. Сначала скажи слово, потом пойдем на выход. Подыши, детка, потом скажи.
Дамали медленно выпустила воздух и закрыла глаза, чтобы сделать очень глубокий вдох. Она сосредоточилась на собственной диафрагме, заставляя ее двигаться в успокаивающем ритме, потом попыталась представить себе кровь, текущую по жилам – по клеточке за раз. В крестце стало ощущаться тепло, и мелькающие образы замигали под веками цветными пятнами. Пальцы закололо, и закололо в татуировке Санкофа над главной чакрой. Каждый позвонок в спине замкнулся с соседними, зажегся проходящим через него шнуром, и она открыла глаза, борясь с тошнотой.
– Сильное. И в таких количествах, как мы раньше не видали, – сказала Дамали, подавляя рвотный позыв. – Кажется, нас ждет кто-то, кого мы знаем. Вот что ползет нам в головы. Вот от чего, наверное, меня тошнит.
Дамали, расхаживая по комнате, развязывала узлы на шее. В досаде она перебросила дреды на плечах и снова прислонилась к стене.
– Не могу объяснить. Но это и неясно. Все сегодня мне мешает – все пахнет не так, как надо, ощущается не так, как надо, и на языке такой вкус, будто я его в металл сунула. Даже газировка на вкус как моча. На выступлении все тоже звучало фальшиво и резко – у меня в голове будто гвозди загоняют в доску, а кожа у меня... все будто прилипает. И мне хочется куда-нибудь отсюда выбраться. Сейчас же.
– А, чтоб меня! – Джейк Ковбой запустил пальцы в шевелюру, провел ладонью по лицу и вытащил "глок" из-за пояса, проверяя магазин лишний раз. – Сначала был Ди Джиованни – а Джио был уже почти настоящим стражем. Потом Малыш Круз – его мы потеряли почти сразу, да упокоит Господь его талантливую душу... как только нам удастся загнать ему осиновый кол в сердце. Потом эта зараза Ди Ди Хенсон – там вообще уголовщина. Бедняге было всего девятнадцать. То, что они погибли, вообще бессмысленно.
При имени Ди Ди группа переглянулась и застыла. Все посмотрели на Хосе, потом опустили глаза. Да, дело было уголовное, Ковбой правду сказал. Стыд и позор, что это случилось с их сестрой по оркестру и братьями-чайниками. Непростительный грех.
Ковбой резко пнул стул, перевернул его с громким лязгом металла, отдавшимся от стен (у Дамали все кости отрезонировали), и стал ходить туда-сюда, будто от одной этой мысли выходил из себя.
– Эта задница Имхотеп наверняка где-то на Ямайке, превращает всю свою семью в шайку гребаных вампиров. Потом еще Ханс Кехлер на той неделе, как раз когда пацан собирался выйти на сцену в нашем оркестре. И тела в морге нет – феды и местные копы мотают из нас душу, а у нас типа ожидается атака психов в переулке на Третьей и Маркет-стрит сегодня в старом городе в Филадельфии? Да целуйте меня в жопу, блин, в жопу! Ей-богу, готов вернуться в Лос-Анджелес, и все мы на всем двойную работу крутим – нас должно быть двенадцать, а не, блин, семь!
– Остынь, – велел Шабазз.
– Остынь? Мне сорок пять, я слишком старый для этой фигни, сами знаете. Это не жизнь. Надо найти себе берлогу, и поскорее, пока у всех крыша на фиг не съехала. Так давайте это и сделаем.
– Остынь, – снова велел Шабазз ледяным тоном. Вид у него был не допускающий шуточек, и смотрел он на Ковбоя, не мигая. – Такая истерика – отличный способ попасть в покойники. А мне не хочется как-нибудь ночью с тобой схлестнуться только потому, что ты впал в панику и сломался. Терпеть не могу, когда так получается со своими, но...
– Что да, то да, – нервно засмеялся Джей Эл. – Уж лучше иметь дело с азиатской мафией или даже с чертовыми русскими дилерами. С этим я справлюсь, – добавил он, заправляя футболку цвета хаки, оправляя штаны-"комбаты" и проверяя шнурки перед тем как выпрямиться. – Был, видел, делал – в Лаосе. А здесь мы даже не знаем, с чем сегодня будем работать. – Он мотнул головой. – У меня хреновое ощущение. Никогда не видел, чтобы после выступления с Марлен или Дамали творилось такое. Я понимаю там сорвавшийся с нарезки демон, парочка-другая вампов – это одно дело, а сегодня как-то не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77