- Ты по-своему прав. Но это уже из другой оперы. Ибо если я начну
развивать свою мысль дальше, ты обвинишь меня в "красной пропаганде"...
Могу пообещать тебе одно: когда, спустя четыре года, мы встретимся в
Москве или в Киеве, ты поймешь, что наши стадионы и бассейны никогда не
застынут безжизненными пирамидами.
- У меня пересохло в горле, - оборвал тему Серж и крикнул: - Бармен!
- Слушаю, сэр, - сказал бармен, похожий на бывшего боксера.
- Два виски. Двойных!
- Одно двойное виски, - поправил я.
Бармен принес бокал и спросил:
- Я не ослышался: вы произнесли - Киев?
- Какого черта... - начал было Серж, но я жестом остановил его.
- Да, я - киевлянин.
- То я радый вас витаты на канадський земли! - на чистом украинском
языке приветствовал меня бармен.
- Щиро дякую! - отвечал я. - Вы давно в Канади?
- Майже усе життя. Сорок рокив, як одын день... Я з Львивщины...
- О чем это вы? - поинтересовался Серж, нетерпеливо поигрывая бокалом
с виски.
- Земляка встретил, - ответил я и кивнул бармену: мол, еще будет
время потолковать (знал, как они, покинувшие родину, тянутся к нам, их все
интересует, любая мелочь доводит до слез, - таким нельзя отказывать в
разговоре, как голодному - в куске хлеба...).
- Так тебе эта сплетня про западного немца не нужна? - спросил Серж
после приличного глотка "Баллантайна". - Запущу ее на Франс Пресс, может,
кто купит...
- Слишком много чести для обыкновенного задиры, - сказал я, а сам
подумал, что завтра буду с Крэнстоном, мы вдоволь наговоримся о плавании,
у меня соберется великолепный материал, и я выдам его в тот день, когда
Джон Крэнстон потрясет мир. Похлопав Казанкини по плечу, многозначительно
пообещал: - Придет время, расскажу тебе кое-что поинтересней, чем эта
история с незадачливым репортером. Франс Пресс будет в восторге, Серж!
- Я вечно теряюсь: шутишь ты или говоришь всерьез. - Заблестевшими от
выпитого глазами он уставился на меня.
- Всерьез. И ты эту новость узнаешь раньше других. Ведь мы же с тобой
не конкуренты! - закончил я привычной фразой, которая была у нас с Сержем
в ходу.
- С меня виски! - обрадовался Казанкини.
- Все, Серж, финиш.

3
Корпуса Монреальского университета взгромоздились на самый верх
Холма. Сейчас они были пусты, лишь в трех разновысоких - от трех до
тринадцати этажей - серых бетонных коробках жили гости олимпиады. Из окна,
выходившего прямо туда, где останавливался олимпийский транспорт - ярко
раскрашенные автобусы, - я увидел парашютиста в черном, лихо сдвинутом
набекрень берете, поигрывавшего автоматической винтовкой. Улица словно
вымерла - разве что изредка простучат женские каблучки. Бесцветное солнце
поднималось где-то за островом Нотр-Дам, прикрывавшим порт. Вопреки
обещаниям организаторов олимпиады, погода в Монреале, что ни день, ломала
прогнозы: когда должен был хлестать дождь, светило жаркое солнце и мы
изнывали от липкой жары; дождь же начинался в самое неподходящее время.
Вчера, выйдя из Центра де Жарден, я за те короткие минуты, пока искал
такси, успел вымокнуть до нитки...
В студенческой комнатке, заменявшей гостиничный номер, не
развернуться: с трудом сделал зарядку, потом побрился и, накинув халат,
отправился принимать душ.
Когда вернулся, то услышал нетерпеливые гудки и поспешил к окну,
помахал Крзнстону рукой. Быстро оделся, подхватил сложенный еще с вечера
"адидас" и, не дожидаясь лифта, сбежал с пятого этажа.
- Хелло, Олег! - Джон был в белых джинсах и белом тонком шерстяном
свитере, красиво оттенявшем его смуглое лицо. - Можно в путь?
Я кивнул.
Машина, как застоявшаяся борзая, рванулась вперед, и пружины
заскрипели под тяжестью наших тел.
Крэнстон включил приемник, симфоджаз убаюкивал.
Я подумал, что, где бы человек ни был, он всегда вспоминает дом. Мне
привиделась Конча-Заспа, где среди вековых сосен есть упругая лужайка и
тихая, сонная вода, в которую глядятся старые ветлы...
- Вчера звонила мать, - прервал молчание Джон. - Смешные они, матери,
не правда ли? Сыну уже четверть века стукнуло, а она - нет, ты только
представь! - беспокоится: не забываю ли я вытирать голову насухо, когда
выхожу из бассейна. Я в детстве легко простужался, наверное, сказалось то,
что родился на севере, в Дарвине, а в пятьдесят седьмом родители переехали
в Мельбурн - на юг. А в Мельбурне, известное депо, погода пять раз на день
меняется, особенно когда из Антарктиды подует... Мать что-то беспокоит.
Словно предчувствует... - Он резко, на полуслове, умолк.
- Что предчувствует? - не удержался я.
- Нет, нет, это я так, - поспешил Крэнстон.
Наконец машина выкатила из леса к озеру, уходящему вдаль, -
противоположный берег терялся в дымке.
- Приехали! - сказал Крэнстон.
Легкий деревянный домик с одной стеной сплошь из стекла был приподнят
на сваях достаточно высоко, чтобы под ним свободно поместилась белая, с
голубой стрелой по борту и смешной мордашкой медвежонка-гризли на носу
нестандартная яхта. К даче вела тропинка, посыпанная желтым песком. Озеро
поблескивало в ослепительных лучах июльского солнца мириадами крошечных
зеркал; лес был негуст, и солнце свободно бродило по опушкам, усеянным
мелкими луговыми цветами. Круто срезанная крыша домика опускалась с другой
стороны до самой земли, создавая таким образом возможность разместить две
крошечные комнатушки на втором этаже.
Ни одна живая душа не приветствовала наше появление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27