Извини, Машенька, я с тебя юбочку сниму. Не стесняйся, здесь все свои, тем паче, Илья Петрович уважает честь женщины. – Пал Палыч посмотрел юбочку на свет. – Ба, сколько дырочек рядами! Что ты говоришь, Машенька? Брак? Ясно, ясно, барабан неровно тянул и зубчикам продырявил… Вот обида! А что у Миши? Брючки из «морской волны». Модные у тебя, Миша, брючки, но какие-то сбоку разводы. Как это называется? Правильно, непрокрас. Где же вас так одели, ребята? Не слышу. Неужто на здешнем комбинате? Стыд и срам! – наконец Пал Палыч обратил внимание и на Валетного: – Объясните, пожалуйста, Илья Петрович, как вы поступаете с бракованной тканью?Тот беспомощно молчал, уставясь на Мишу с Машей.– Товарищ Валетный, мы с детишками к вам обращаемся.– Ко мне?.. Неисправимый брак мы вырезаем… – пролепетал Валетный. – Остатки идут в лоскут…– Очень занимательно. Этот лоскут сортируется?Валетный прокашлялся.– Сортируются, – обреченно подтвердил он. – До двадцати сантиметров брака на квадратный метр считается мерный лоскут. Больше двадцати – весовой лоскут.– Слышите, ребята? Сейчас мы во всем разберемся. Итак, мерный лоскут и весовой лоскут. Их дальнейшая судьба? Ну-ну, смелей, Илья Петрович!– Да… сейчас… Мерный сдаем в бытовку. Весовой – во «вторсырье». Или списываем на обтирочные концы.– Ага. Понимаешь, Машенька, в хорошем хозяйстве ничего не пропадает. Что ты говоришь? Вы слышите, Илья Петрович?– Я?.. Нет, я…– Она говорит, на юбочку пошел не мерный, а весовой лоскут, который вы сами списали на обтирочные концы. Это, Машенька, серьезное обвинение. Ах, у тебя есть и накладная? И у Миши тоже? Посмотрим… – Пал Палыч выдвинул ящик стола, достал накладные. – Вот видите, Илья Петрович, и свидетели налицо и вещественные доказательства. А вы человек умный.– Я?.. – Умный человек был на грани истерики; хоть бы сколько-то, хоть сколько-то оправдаться! – Я ничего не делал, поверьте! Только подписывал брак! Я мог ошибиться! Войдите в мое положение, Пал Палыч!– Могу предложить единственное спасательное средство – абсолютную откровенность.– Да, я расскажу… Меня втянули. Это Миловидов виноват! Меня заставили! Миловидов и Зурин. Они нарочно гнали на перекрас, чтобы запутать учет. И в сушилке делали перекал на барабанах, если было куда пристроить брак… Я и денег-то не видел. Копейки, честное слово. Ну, рубли… Все шло через Миловидова, все расчеты, реализация – все!– А как вывозилось то, что отрезалось от рулонов?«И про это знают!» – ужаснулся Валетный.– Вместе с лоскутом… – прошептал он.Деталь ложилась точно в версию: «левые» рулоны не проходили через фабричный склад, так как лоскут отгружали прямиком из сушильного цеха.– Так-ак. Чрезвычайно полезно поговорить с умным человеком… А что вам известно о судьбе Миловидова?– Мне?.. – Опять все в голове кувырком. – Но… его же, говорят, Горобец кокнул? А может, Митька-киномеханик с Аленой на пару… Я ничего не знаю! Если Алена на меня наклепала – все вранье! Он приезжий, ну работали вместе, были знакомы, конечно, но больше никаких отношений… – это полезли первоначальные заготовки. Валетный сообразил, что запутался, и умолк.
* * * Назавтра Горобца, не верившего своему счастью, освободили из-под стражи.– Не в обиде на нас? – спросил Пал Палыч.– Что вы! Я когда в КПЗ рассказывал, что и как, мне говорят: «Хана тебе, дядя!» Спасибо, что разобрались.И он нерешительно двинул вперед правую руку. Знаменский охотно подал свою, стерпел крепкое до хруста пожатие.Совсем иной человек стоял перед ним посреди кабинета. Будто даже похорошевший, хоть и небритый. Неведомо, надолго ли «иного» хватит, не до первой ли рюмки. Но сейчас он являл поистине неправдоподобное зрелище – то был радостный, довольный жизнью Горобец.– Уезжать вам пока нельзя. Вот здесь распишитесь: подписка о невыезде до конца следствия.Горобец поставил красивый автограф.– И жену-то больше не бейте.Горобец, уразумев шутку, оскалил в улыбке лошадиные зубы.– Все, – подытожил Знаменский. – Свободны. Только признайтесь на прощанье по секрету, отчего вы так испугались обыска?– Аппарат я начал ладить в курятнике… – потупился Горобец, – для самогону.Тут стремительно вошел Томин, сказал Горобцу: «Погодите», – отозвал Знаменского и зашептал:– В четверг уехала от матери в двенадцатом часу ночи. Домой вернулась только утром.Они обменялись взглядом, Пал Палыч понял, чего ждет от него Томин, и ждет справедливо. Но спросил с некоторым усилием, так как спрашивать ему было все-таки неприятно:– Александр Кондратьевич, вы, помнится, заявили, что у Миловидовой… кто-то есть. Это со зла? Или от кого слышали?– Нет, не слышал. Больше, конечно, со зла.У Томина вырвался разочарованный жест, и Горобец воспринял это как упрек.– Нет, ну я не то чтобы нарочно ее оболгать. Мне так почудилось.– Почему?– Да видел ее в Лесных полянах. Поселочек такой тут в стороне, километров тридцать пять. Ехал на автобусе в подшефный совхоз. Гляжу, Алена чапает. У ней там двоюродная сестра с мужем дачу держат. Вот, думаю, баба! Только-только мужик запропал, а она уже бежит!– Днем видели?– С утра. Дня за три, что ли, до того, как меня забрали.– А если она искала мужа – по родственникам, знакомым?– Да ведь как шла-то, как шла! Невозможно смотреть!Нехитрый этот аргумент произвел, однако, должное впечатление. Горобца отпустили, а Томин со Знаменским сели и подумали.
* * * Первый пункт намеченного ими плана Томин осуществил, когда привел в горотдел Миловидову.– Александр Николаич, голубчик, что мне хочет сказать Пал Палыч? – выпытывала она. – Так сердце колотится…– Не знаю, Алена Дмитриевна, Пал Палыч – человек-загадка, – отделывался Томин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21