А на складе приемщик действительно иногда пропускал машины без очереди. Дело житейское, сунешь трояк - сэкономишь час... Вот все мои преступления, кажется, ничего не забыл.
Скопин. Нет. Отбарабанили как по нотам. Дирижер у вас с Гришей неплохой, постарался, чтобы спелись... Видно, знает толк в музыке... И вы полагаете, Моралев, что годы, проведенные в следственном управлении, ничему меня не научили? Что я не умею разглядеть, где правда, а где отрепетированный сговор? Не могу отличить организованное хищение от цепи мелких взаимных услуг? Поверить в ваши невинные россказни трудно, сами понимаете.
Моралев. А понимать иногда вредно. Есть побасенка: две мышки упали в кувшин с молоком; умная сразу поняла,- не выскочить. Сложила лапки - и на дно. А глупая все барахталась, барахталась и сбила комочек масла... Масло всплыло, мышка на него взобралась и выпрыгнула.
Скопин. Будете барахтаться до конца?
Моралёв. Лучше барахтаться.
Скопин (разглядывая Моралева с любопытством и некоторым сочувствием). Я считал, это лет до трех помогает: зажмурил глаза, и не страшно... Так и жили? Не позавидуешь. Дорого обойдутся эти жмурки. И, к сожалению, не только вам... Вот уговорили мать продать корову, чтобы оправдать перед нами свой ЗИМ.
Моралев. Никто ее не уговаривал!
Скопи н. Да откройте хоть один глаз! Представьте: утром матери принесут повестку - к вечеру вся деревня будет судачить. Приедет мать сюда, сядет напротив. И что? Воображаете, я спрошу, она ответит, как научили, и дело с концом? Есть, Моралев, вопросы боковые, и с подходом и с подвохом. Стану допы-тываться - сами вынуждаете. Выдержит мать? Даже если ей напомнить, что соседям говорила и что они ей? Сильно сомневаюсь. Пошире глаза, Моралев, пошире. Вызову новую хозяйку коровы, расскажет она на очной ставке, как ваша мать, продавая Буренку, обнимала ее и плакала! Хорошая была, видно, корова?
Моралев. По три ведра молока доили...
Скопин. Жалко... Так вот - следствие не молоко, Моралев. Если улики бесспорны, сколько ни барахтайся - масла не собьешь. Ни один дирижер не поможет.
Пауза.
Моралев. И... что... дадут?
Скопин. Дадут по закону. Но судьи - тоже люди, смотрят, кто перед ними. Мать в суде со слезами по Буренке - это им не понравится.
Моралев (тихо). Не трогайте мать!.. Хватит с нее.
Скопин. По-моему, тоже. Будем говорить до конца?
Моралев. Товарищ полковник... не знаю... честное слово, не могу!.. Хоть сообразить надо, сориентироваться... Голова гудит...
Скопин. Ну, ориентируйтесь. Только не дома, а у нас. (В переговорное устройство.) Проводите Моралева, он задержан. Ко мне - заведующего складом.
Сцена семьдесят девятая
Кабинет Томина. Томин и Ляля стоят у окна.
Томин. Да, у меня из окна прекрасный вид. Вот и "Эрмитаж" рядом. И я действительно знаком с Максименко - он учился в Юридическом институте... По ведь не для того вы пришли, Ляля,- не для светской беседы.
Ляля. Очень трудно начать.
Томин. Попробуйте с конца.
Ляля. С конца?.. Тех сережек у меня больше нет - вот!
Томин. Удружили. Давайте сядем. (Садится не за стол, а на стул рядом с Лялей.) И у кого они теперь?
Ляля. Вам нужен адрес и фамилия?
Томин. Но если сначала незнамо кто подарил, а потом незнамо кто взял - это будет уж слишком! Вам не кажется?
Ляля. Кажется. Потому и позвонила. (Короткая пауза.)
Томин. Пропажа связана с таинственным поклонником?
Ляля. Серьги у его... не знаю, как назвать: адъютант, телохранитель, секретарь... Словом, они всегда вместе. Так полагается.
Томин. Хм... Значит, имеются поклонник и адъютант. В чем суть события?
Ляля. В том, что "поклонник и адъютант" неожиданно явились к концу работы, посадили нас с Лелькой в машину и повезли развлекаться. А дальше... или поворот крутой, или машину тряхнуло - даже не пойму, только правая сережка вдруг упала мне на колени... Федя ее подхватил и говорит: "Ах, какая жалость!" Смотрю, а этой дужки, которая держится за ухо, нет под корень!.. Поискали - не нашли. Тогда Федя сказал...
Томин. Адъютант?
Ляля. Да, он сказал, что есть ювелир, который починит, но нужна вторая серьга для образца. И в общем... получилось, что я отдала. Ои обещал в течение двух дней, но...
Томин. Но эти дни истекли?
Ляля. Нет, все было только вчера, но... понимаете, Саша... Но обязательно по имени-отчеству?
Томин. Не обязательно.
Ляля. Так вот осталось омерзительное впечатление, что все это сделал Федя. Нарочно, понимаете? Что он так и собирался!.. И сережек этих больше не будет.
Входит сотрудник МУРа Аркадий.
Аркадий. Твой подшефный просится на исповедь. Томин (обрадованно). Надумал?
Аркадий (усмехнувшись). Случай помог. Он сам начал интересоваться, кто ты да что. Ребята объяснили. Чуть-чуть рекламы делу не вредит.
Томин. Слушай, Аркадий, раз вы так хорошо поладили, дай ему бумагу, пусть кается письменно. А то мне сейчас прерываться... Увлеки его идеей добровольного признания, а?
Аркадий. Ладно. (Выходит.)
Томин. Ляля, а как при этом происшествии с серьгами вел себя ваш поклонник?
. Ляля. Очень расстроился. Его подарок... Сказал, что это дурная примета... Нет, Евгений Евгеньич тут ни при чем.
Томин (настораживаясь). Евгений Евгеньич тут ни при чем?..
Ляля. Да, один Федя.
Томин. Евгений Евгеньич и Федя?.. Ляля... Пожилой толстенный барин, только сигары не хватает?
Ляля. Да...
Томин. Воронцов?!
Ляля. Я не знаю фамилии.
Томин. Воронцов! (Не в силах удержаться от смеха.) Ляля!.. Вы меня уморили!.. Секретный работник, фигура государственного значения!.. Это же Воронцов!
Ляля. Вы - знакомы?
Томин. Лялечка, держитесь покрепче за стул. Ваш таинственный Евгений Евгеньич заведует городской свалкой.
Ляля. Чем?!..
Сцена восьмидесятая
Кабинет Скопин а.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38