— Но мы должны что-то решать. Должны?!
— Должны, Остап. Должны.
— Ты понимаешь, что, когда этот прессом вдаренный вернется, он меня на британский флаг порвет?! Порвет. Дутов — он же дебил! — Остапа трясло. — Ну, конечно, я сказал, что его этот чудик новенький ударил. А как? На Петра показать?! Так тогда он от меня мокрого места не оставит!
— Может, и обойдется, — протянул Худяков. — Не все из реанимации возвращаются...
— Не все возвращаются, — повторил Остап, и в его голосе затеплилась надежда. — Может, как-то там его... Это...
— А как ты туда попадешь?
Этот вопрос Худякова выглядел наивным и глупым. Похоже, этот Худяков настоящий «дурик».
Да. Отпадает, — Остап снова зашагал по комнате. — Ты думай, думай! Мне точно сказали, что Петр — инопланетянин. Он тебя заберет к себе на корабль и будет мучить. Эксперименты над тобой ставить. Твои мозги просвечивать...
Кажется, Худяков заплакал. Жалобно, как ребенок.
Черт, да Остап им просто манипулирует! Он внушает Худякову, что Петр ему угрожает.
— Помнишь, он тебе сказал, — продолжал Остап, — что он с тобой еще разберется? Что он имел в виду? «Разберется». Он хочет тебя на составные части разобрать! Понимаешь?! Так что ты думай, думай, как нам от него избавиться!
— Я боюсь, боюсь... — причитал Худяков.
— Слушай! — во весь голос «зашептал» Остап. — У меня есть план!
— План?.. — робко спросил Худяков, не веря своему счастью.
— Да! Ты задушишь Петра, когда он будет спать...
— Аааа! — заорал Худяков. — Нееет! Я боюсь! Я не могу! Он сам меня задушит!
Тихо ты! Молчи! — это прозвучало как угроза. — Слушай сюда. Мы с тобой соберем свои таблетки за пару дней. И еще я знаю, чьи таблетки можно взять. Мы их растолчем в порошок. На следующую ночь я буду заваривать Петру чифир и насыплю туда эти таблетки. Его срубит. А ты его задушишь платком Диогена. И все решат, что это Диоген его убил. Никто не узнает! Точно тебе говорю.
— Он же инопланетянин, он мои мысли может читать. Он уже читал, я знаю. Он поймет, что я хочу его задушить, — Худяков растирал по лицу слезы. — Я не могу... Мне страшно...
— А то, что тебя на запчасти разберут, тебе не страшно?! — заорал Остап.
— Страшно... Страшно...
— Значит, надо! Это твой шанс. Просто ты не будешь об этом думать. И Петр ничего не узнает. Как он узнает, если ты не будешь думать?
— Не узнает...
— Ну вот! Просто не думай об этом и все. Я буду за тебя думать.
— А как не думать? — недоверчиво протянул Худяков.
— Ты просто говори себе: «Я не думаю о том, что собираюсь задушить Петра». И все.
— Все?..
— А что еще? Конечно, все! — убежденно сообщил Остап.
Я сидел, вжавшись в свою кровать. Остап просто разводит этого дурачка! Он его хочет на убийство подтолкнуть. Боится, что с ним криво-головый расправится, когда вернется из реанимации. За то, что Остап меня сдал, а не Петра.
Ужас. Что здесь происходит?! Сумасшедший дом!
— Все, договорились, — постановил Остап. — Теперь давай ешь, а я пока этому зонд вставлю.
— Есть? — не понял Худяков.
— Ешь, конечно, — подтвердил Остап. — Ты ведь у нас худ-яков. Этот не хочет. Будет сопротивляться. Может, кусаться начнет или плеваться будет. Тебе оно надо?! А так мы тебе кашу скормим, этому зонд засунем. Никто ни о чем не узнает, и все будут довольны. Да, Ваня?
— Да, — ответил Остапу третий голос. Ваня! Они должны его кормить, чтобы он не
умер. А они собираются его кашу съесть! Он же умрет. Точно! Я хотел закричать на них, чтобы они не смели этого делать. Чтобы они кормили Ваню. Что ему нужно есть. Что никто не будет доволен. И что я все слышал и расскажу, что они задумали убить Петра.
— Ты в своем уме? — спросили меня из-за окна.
Я обернулся. На меня в упор смотрел коричневый:
— Ты в своем уме, я тебя спрашиваю?! Или от этих заразился? — глаза коричневого елозили в орбитах, словно игрушки-раскидайки. — Тебе же никто не поверит! Кому ты что расскажешь?! А если Остап поймет, что ты все знаешь, он с тобой тоже разделается. И как тогда ты реализуешь свой план?
Меня затрясло. Я действительно не могу себя выдать. Да мне и не поверят. Решат, что я сумасшедший. Они хотят убить Петра. Ваня умрет, если его не кормить насильно. А если я себя выдам, то я не смогу реализовать свой план. Мне нужно письмо. И еще дверная ручка. Да, дверная ручка, наверное, нужна.
Что мне делать? Молчать? Кричать? Что мне делать?!
Я слышал, как Худяков стучал ложкой по миске, выгребая из нее больничную кашу. Я слышал, как срабатывал рвотный рефлекс у Ваньки, когда ему вставляли зонд. Я смотрел в окно и видел коричневого, который гипнотизировал меня своими вертящимися глазами — только бы я ничего не сказал.
И я молчал.
— Ты пойми, Худяков, — слышал я из-за стены голос Остапа. — Так нужно жить. Если все довольны — это хорошо. А если не все — это плохо. Главное, чтобы все были довольны. Никто не знает, что правильно, а что неправильно. Нельзя сказать: «Это должно быть так-то, а это вот так-то». Вообще, что значит «должно»?
Главное учесть все интересы. Если все интересы учтены, тогда все правильно. Ты смотри, представь, если Петра не будет... Ты можешь не бояться, что тебя на органы разберут. Дутов будет доволен — он на Петьку уже давно зуб точит. Я буду доволен — мне с Дутовым разбираться нет никакого интереса. Все будут довольны...
*******
Я хотел переговорить с Ванькой. Это очень важно. Я должен передать ему слова хранителя дверной ручки: «Право на жизнь не нужно. Жить — это долг. Мир — зыбкий. Если есть — значит нужно». Но как? Там ведь эти — злоумышленники...
Постепенно образ Стаса стал странным образом стираться из моей памяти и трансформироваться. Сейчас я воспринимал его, как какого-то пророка, спустившегося с небес, чтобы поведать мне великую истину о долге жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31