Я задрожал. Они тут, действительно, пытки устраивают! И почему мне делать электрошок?! Кто дал им право?!
Тут я все понял. Зоя Петровна — она и есть они...
— И слушать ничего не хочу! — Зоя Петровна раздражалась все больше и больше. — Почему вы сами его не кормили?! Ну как это можно больным доверять?! Вчера с Дутовым делов наделали, сегодня с анорексиком нашим. Куда это годится?! Я с вами еще разберусь!
Анорексия — это, когда люди ничего не едят. Да это же они Ване собрались электрошок делать! От этой мысли мне легче не стало. Теперь я перепугался за Ваню. Он только что произвел в моей душе настоящий переворот.
Но сейчас его «вздернут», и он ничего не будет соображать. После электрошока люди становятся, как овощи. А мне нужно столько у него узнать! Сначала они Стаса забрали, как только он мне про ручку рассказал, а теперь и Ваню забирают. После всего...
— Но, Зоя Петровна, не успеть все самим, — оправдывались голоса прочей медицинской публики. — Сами знаете, что сейчас с кадрами. Поувольнялись же все, дежурить некому...
— Какая разница, что у нас проблемы с персоналом?! Вы должны выполнять свои обязанности! Я-то рассчитываю, что все делается, как положено. Вы старшая сестра на отделении. Если что-то назначено, оно — назначено! Хорошо сейчас мне Худяков ни с того ни с сего истерику выдал! А то как бы мы узнали, что все это наше кормление больных анорексией — фикция?!
Сейчас у него кахексия начнется, и все — нам уже электрошок будет не провести. Вы же должны понимать, что это за процедура! Мы не можем ее ослабленным больным делать! А я-то думаю, что он все худеет и худеет... А оказывается, у нас его просто не кормят. Зонд для проформы вставляют! Дурдом!
— А вы думали... — пошутил кто-то из санитаров.
Все, забирайте, давайте. Электрошок и немедленно!
Галдеж переместился в соседний изолятор. Загремела коляска. Ваню повезли на электрошок.
— Следующим будешь ты, — сообщил мне коричневый.
Голова у меня закружилась, и я, кажется, потерял сознание.
*******
Э та ночь прошла ужасно. Меня тошнило и рвало съеденной за день пищей, а потом и просто желчью. От лекарств все тело одеревенело. Я слышал голоса, множество голосов — обвиняющих, оскорбляющих, обличающих, пугающих, пророчествующих. Со мной разговаривали они — те, кто хотят моей гибели, те, кто боится моей силы, те, из-за кого я не могу выполнить свою миссию. И всем заправляла «Зоя Петровна».
Мне показывали чудовищные картины. Я видел, как Ваню истязают электрошоком. У него на голове специальный шлем, в который вмонтированы электроды. Его руки и ноги затянуты ремнями в специальном кресле. Его тело бьется в судороге, глаза вылезают из орбит, изо рта идет пена. А он улыбается мне и говорит: «Ни один волос не упадет с твоей головы без Его воли».
И я видел Бога. Бога, который допустил это. Бога, который создал этот мир, который я должен разрушить, потому что Он — БОГ — ошибся. Наш мир — это ошибка! И я спросил у него:
«Где Твоя святость, Господи?!»
И Он ответил мне:
«Все предопределено. Мир не оправдал моих надежд. Это я дал ему свободу воли, и вот как он распорядился ею. Что ты спрашиваешь у Меня, где святость? Моя святость — позволить этому миру умереть!»
Я видел Петра, который мучает сирых и убогих. Он называл их уродами. Я смотрел на это и понимал: это он себя ненавидит, ненавидя их. Он ничего не может изменить. Он приговорен к вечной муке. И он бы согласился умереть, чтобы прекратить ее. Но у него нет храбрости, которая есть у Вани. Он может только срывать свою злость на слабых — на тех, кто не может дать ему достойный отпор. Его сила — это сила бессилия.
Но когда Остап и Худяков попытались убить Петра, я не позволил им. Смерть не изменит Петра. А если Петр не изменится, ничего не изменится. Потому что мир состоит из людей, и если ты хочешь изменить мир, ты должен менять людей. Убивать их — это не выход. Но как изменить людей, если они не хотят меняться? И чем Остап лучше Петра, и чем Худяков лучше Ос-тапа. Они все повязаны своим бессилием. Это круговая порука.
А потом ко мне пришел Диоген. Он держал в своей руке платок и повторял:
«Ищу человека! Ищу человека!»
И тогда я спросил Диогена:
«А почему твой фонарь не светит?»
«Потому что нет больше Света. Весь вышел», — ответил мне Диоген.
«Куда же Он мог выйти?» — удивился я.
«Он просто ушел!» — сказал Диоген и оставил меня с моими вопросами.
«Но я — человек!» — кричал я вслед Диогену.
«Но я тебя не нашел!» — звучало откуда-то сверху.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Записи, словно бессмысленные детские каракули, расползаются по странице. Автор торопится, рассуждает сам с собой.
Иногда он нападает на важную мысль и пишет крупно, почти печатными буквами.
Но даже они похожи у него на детские каракули.
В других местах он совсем не старается, пишет мелкими, едва различимыми буквами.
Получается дрожащая линия, словно электрокардиограмма.
Биение мысли и биение сердца.
Круги ДАО и контуры бабочек.
Идет «день пятый»...
*******
В от он сидит, — Зоя Петровна приоткрыла дверь и разговаривала с кем-то, стоящим в коридоре. — Пришлось изолировать. Эксцессы у нас тут на отделении. От греха подальше...
«От греха подальше». Она считает, что это я Дутова нокаутировал. Это ей Петр сказал. А Петра убьют — не сегодня-завтра. Будут «эксцессы на отделении».
— Не знаю, о чем вы хотите с ним разговаривать, — продолжала Зоя Петровна. — Может, вам и расскажет что. Со мною говорить отказывается. Включил, я думаю, в свой бред. И вас, наверное, тоже включит, не знаю. Они у нас такие... Да, Дмитрий?
Дмитрий всегда молчит. Он ни с кем не разговаривает. Ему не с кем и не о чем разговаривать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31