• любил ли О.Т. Форж свою подружку-адвоката и почему он на ней не женился
• почему они все мне врут?
• о том, что у нее с профессором Форжем
• о том, что у нее с ассистентом Густопом Земерожем
• о том, что у нее с белокурым русским, у которого странная кличка
• о том, как это все у нее так ловко получается и что для этого надо делать
5 апреля
Посмотрела записи Аккройда по поводу Зальцбурга.
Ассистент по фамилии Рой заявил, что его исследование общей с доктором Йорком темы пошло совершенно другим путем с тех пор, как доктор Йорк покинул клинику, и что он намерен продолжать в том же духе, и у него уже есть предложения, из которых он может выбирать.
Клиника закрыта на время, пока идет расследование, сказал мистер Рой, но вскоре ее откроют и все уладится. Доктор Фрейзер передает дела своему заместителю, компенсации пострадавшим выплатят страховые компании, историю замнут, там упомянуты несколько известных в научном мире имен, у этих людей есть другие рычаги и другие возможности.
На вопрос, какого рода отношения связывали их с погибшим, мистер Рой заявил, что доктор Йорк был пожилым, не слишком здоровым человеком, у которого когда-то были и настойчивость, и знания, и научная цепкость, но никогда не было истинного академического таланта. И что он, Ч.П. Рой, в последнее время его жалел и делал за него чертову уйму работы.
— Как это понимать — академический талант? — спросила я Аккройда.
— Это когда не очень представляешь, что тебе делать, но зато наверняка знаешь — как, — ответил Аккройд.

МОРАС
31 марта
в границах столика
а знаешь ли ты, что чахоточные с виду мальчики с белыми лунками и лиловыми подглазьями чудовищно хороши в постели? говорит она ни с того ни с сего, заказав омлет с рукколой, и растерянно щурится, ты ждешь вечера, морас, ждешь вечера? говорит она и под шатким столиком босой ступней гладит мне ногу во влажном носке
здесь неровный пол, зато подавальщик хорош, бегает на актерское мастерство, учится напрягать связки и встряхивать волосами, в профиль он похож на художницу веру — ту, что в больнице для психов читала про бродячего жирафа, а потом впилась узким обветренным ртом в шею, и как, как объяснить доктору сиреневое пятно?
о чем я думаю? вечером можно зайти в фионин номер с корабельным круглым окном — один такой на весь голден тюлип — с букинистским пожухшим развалом на полу, понюхать воздух в ванной, где шипят лосьоны для бритья бесконечных гладких ног и мускусные сны — с мускулистым густавом, не вылезающим с гостиничного корта, — оседают на зеркале
вечером можно, зажмурившись крепко, поводить пальцем по ребристым обойным соцветиям, а потом потерять перламутровую пуговицу и ползать по муравьиному плиточному полу, касаясь лбом свисающей простыни, слушая, как ледяной стебель восторга прорастает из средостенья, слушая, как к себе по своим же следам возращается год, вот же, морас, вот твой школьный Вергилий! но нет, ничего не выйдет, а выйдет — пробежать
неказистую портовую ночь, выйти на пляж со вчерашним полотенцем на шее, поскучать в перестоявшей желтой воде и лечь наконец лицом в песок, дожидаясь, пока шаги, пока голос, о неистовый роланд, не ценящий своей добычи, нет-нет-нет, мне воды безо льда, почему на нас все так смотрят?
фиона, фи-о-на, если бы еще

1 апреля
мадам желает горячего молока на ночь? нет, мадам все равно не заснет, еще бы! новая горничная мади косится на меня, се gargon est Vaccident absolu ! в такой час белл-бою нечего делать в номере доктора расселл, номер алеет вышитыми маками на шторах, маковинки звуков, маковинки дня и музыки, это ведь антонен арто? фиона не помнит, ни любви не помнит фиона, ни трех апельсинов
ну сними же ты ботинки, разве не жарко? жарко же, а я скручу чулок — видишь? он на узорной резинке, не хочу смотреть на чулок, нарочно стану смотреть в сторону, пока ты страдаешь от ран, нанесенных твоим же оружием, черт бы побрал всевидящего овидия, угрюмый морас встает и доедает купленный густавом торт, давясь увядшими абрикосами, в ее постели ты неуместен, как пара обшарпанных лодочек в примерочной boutique recherchйe], тощий кифаред и веснушчатая менада с приветом
фиона закрывает глаза и говорит, говорит, тебе бы возвращаться в дом с соломою в волосах, говорит она нараспев, улыбаться мне по утрам, как картавой тетушке из висконсина или полуденному тренеру в белом, морас! не спи, что станем делать завтра на бледном апрельском солнце? в апельсиновый душный автобус сядем, поедем в мелихху, там пустые еще пляжи, в этой мелиххе, с оспинами от вечерних костров, красный ртутный песок, две удаляющиеся фигурки с остроконечными палками, что знает об этом глупая мади?
шут арлекин, с невинной миной, удрать решивший с коломбиной, где коломбина — войлочный торс из разорившегося ателье, а вот и она, под мышкой судебного исполнителя, грязноватая вата и рваное кружево, верлен уснул? уснуло все вокруг, морас уснул лицом в диванный валик, с сегодняшнего дня абеляр не целомудрен? это если верить любителю пейотля, но кто же станет ему верить? мы-то знаем, что ничего не вышло, в который раз ничего не вышло, черт тебя возьми, возвращайся же ты к своему македонцу
ты похож на густава, как сирокко похож на фён, говорит фиона, от вас обоих головная боль и сохнут глаза, но знаешь ли, в чем разница? морас не знает, он пришел сюда не отвечать, а спрашивать, знаем! ответили цветы, но кого же мы спросим? кого? кого?

2 апреля
l 'ип et l ' autre
нет, это невыносимо, говорит она, почему я должна смотреть на твои мысли, они выдуваются из твоей головы радужными пузырьками, будто слова в комиксе, выходят из твоей головы подобно афине в блестящих доспехах, скорее бы, скорее, о чем я думаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99