28
Ирвинг открыл было глаза, но тут же закрыл их, ибо в висках мучительно пульсировала боль. Потолок спальни в его апартаментах был гладким, цвета бледной поганки. А тот, на который он смотрел сейчас, был украшен лепными розами и листьями, соединенными гипсовыми лозами и лентами. Посреди потолка висела большая хрустальная люстра.
Под искусственными резцами верхней челюсти он нащупал языком болезненное место. Во рту был такой вкус, словно он жевал сигары. Да еще этот шотландский виски; он явно перебрал накануне.
Не открывая глаз, он провел рукой вдоль тела: на нем была верхняя одежда. Тут он начал припоминать. Он лежал на диване в комнате Эда Салливана в клубе „Монахи" на Пятьдесят пятой улице Ист-сайда.
Господи, подумал он, как же я сюда попал? Преодолевая боль, он приподнял голову и посмотрел, закрыта ли дверь. Члены клуба вели себя здесь весьма раскованно, но провести ночь в клубе – такого еще не случалось. Должно быть, он надрался в стельку, если не помнит, как попал сюда.
Все сразу заболело, едва он попытался сесть. Ирвинг посмотрел на ковер, по привычке нащупывая обувь. Слабый свет пробивался из-за зашторенных окон.
Медленно, какими-то обрывками, он стал припоминать последние двадцать четыре часа, когда им владели страх и беспокойство.
Он припомнил ленч с Бэби в среду; телефонный звонок хитрой мамаши Марии. Бэби жутко взбеленилась в тот самый момент, когда официант принес их заказ. С чего это она вышла из себя? Что-то связанное с Нивой.
– Проклятье! Нива, – простонал он, уронив голову на руки. Все казалось так просто, а теперь он сходит с ума.
Все лето Вивиан предупреждала, что его могут ждать финансовые трудности, а он не обращал на это внимания. Всегда подворачивалась какая-то сделка или он находил способ обобрать Питера, чтобы расплатиться с Полом. Постепенно он понял, что Вивиан была права.
Их дом в Хэмптоне – прорва, куда уходят деньги. Его недвижимость в пригороде не стоила и половины того, что он выложил за нее. Апартаменты в „Трамп Тауэр" слишком дороги, чтобы оплачивать их. В середине восьмидесятых, когда он приобрел их, они казались удачным помещением капитала, но сейчас выкладывать десять кусков в месяц весьма нелегко. Машина с водителем, рестораны и счета из клуба. Одно к одному.
Все, что он мог продать, постепенно ветшало. Он почти не занимался юридической практикой, но бездну времени поглощали различные сделки, связанные со скандалами в масс-медиа, и участие в телевизионных ток-шоу. Он боялся подумать о том, как рассчитываться со Службой внутренних доходов.
Делом Марии Лопес он стал заниматься от полного отчаяния. Он ухлопал на него слишком много сил и средств, надеясь на удачу.
Из-за романа с Бэби все окончательно пошло вразнос. До этого он занимался дюжиной дел одновременно, успевая, как „скорая помощь", провернуть все. Глупее всего то, что он откровенничал с Бэби. Если бы он пользовался услугами тех же ничтожеств, как и прежде, все сошло бы ему с рук. Но связаться с Бэби, не преминувшей пустить в ход все, что услышала от него, было фатальной ошибкой. Теперь ей плевать на него, ибо цель Бэби – удовлетворить свои непомерные амбиции. Это не женщина, а заряженное ружье, которое в любой момент может отстрелить ему яйца.
После того как она вылетела из ресторана, он вернулся в офис и стал названивать всем, чтобы возместить сорванную сделку с „Уорлд". Он должен раздобыть деньги до того, как они узнают, что Мария исчезла.
Как же унизительно оказаться в таком положении из-за сравнительно ничтожной суммы. Несколько тысяч почти ничего не значили для него. Обычно они хранились у него в офисе на всякий случай, но их давно уже не было. Деньги пошли в дело – отчисления, гонорары. У него было в запасе несколько дней, пока эти крутые ребята из „Уорлд" не выяснят, что произошло, но рисковать не стоило. Они слишком хорошо знали, как он работает. Он должен раздобыть эти семьдесят пять кусков немедленно, потому что пластиковые карточки пустить в ход нельзя.
К двум часам он убедился, что все его старания напрасны. Вымотанный, не знающий, что делать дальше, он вернулся домой вздремнуть и сделать еще одну попытку. В холле швейцар протянул ему почту. Там была неизменная пачка счетов, какие-то каталоги и толстый конверт из банка на имя Нивы. Заинтересовавшись, он заглянул в него.
Все оказалось так просто!
Он даже не подумал о том, какого черта Нива перевела двадцать пять тысяч на новый счет. При виде чековой книжки у него закружилась голова. Двадцати пяти кусков, конечно, не хватит, чтобы расплатиться с Каско, но, черт побери, ему непременно повезет за игорным столом у „Монахов". Он успел в банк как раз перед закрытием.
Деньги! Он лихорадочно ощупал карманы брюк. Его пиджак! Где его пиджак? Он нашел его у изголовья дивана и тщательно обыскал карманы. В одном из них он нашел бумажник с двумя десятками. Портсигар был пуст: ничего, кроме счета на „Америкен экспресс" за тот проклятый несъеденный ленч.
Проклятье, где же деньги? Он не мог потерять их. Что же он с ними сделал? Он поставил на кон десять кусков. Потом еще. Застонав, Ирвинг рухнул на постель, пытаясь припомнить, что произошло.
Игра, в которую он ввязался, почти до одиннадцати шла ни шатко ни валко. Данни Мэнн, пресс-агент, сломался. Макси Бакус то и дело занимал у Ирвинга большие суммы, которые тот доставал из портсигара. К часу перед ним уже стояло несколько стопок черных фишек. Он разбогател, четыре раза подряд – полный сбор, у него была куча денег. Затем он проиграл. К двум часам он спустил все. Две десятки в его бумажнике – последнее, что осталось от таинственных денег Нивы, и он по уши в дерьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114