Ужасно. Как могло случиться, что все приняло такой оборот? Она только и хотела – поддержать несчастного, больного ребенка. Тот факт, что это ее родное дитя, вызывал тайный восторг в ее душе. И она никак не ожидала, что этот факт станет взрывоопасной силой, сравнимой по своим разрушительным последствиям разве что с динамитом.
Если бы она сразу сказала Чейзу, что она – родная мать Ники…
Хотя нет, лучше от этого не стало бы. Наверное, он просто выхватил бы у нее из рук ребенка и моментально отправил бы его домой, в Калифорнию. Ники снова сорвали бы с места, не дав даже привыкнуть к очередной няне.
Она приняла единственно верное решение. Взяв Ники под свое крылышко, она не видела смысла раскрывать Чейзу правду, это лишь привело бы к осложнениям. Но ведь она и не лгала. Она просто свято блюла клятву, данную четыре года назад, – ту клятву, которая была дана не только суду, одобрившему усыновление Ники, но и самому Чейзу. Ну как он не может понять, что она серьезно относится к своим обещаниям?
Так же серьезно она обдумывала решение безвозвратно и навсегда отдать своего ребенка в чужие руки. Долгие месяцы она мучительно свыкалась с этой мыслью, хотя на самом деле шансы оставить себе малыша у нее были невелики. Без поддержки родителей, без законченного образования, в долгах за обучение и без какой-либо возможности найти средства к существованию… Да, выбор вариантов у нее был жестко ограничен.
В конце концов ради блага своего ребенка она поклялась отказаться от любых прав на него, поклялась никогда его не слышать, не иметь возможности наблюдать, как он подрастает, не осушать его слез… потому что для Ники было лучше иметь родителями обеспеченных, женатых и эмоционально устойчивых людей. Она принесла эту жертву ради своего малыша.
Даже смерть Дезире не заставила Аманду нарушить обещание – и ничто никогда не заставит его нарушить. Чейз спросил, не собирается ли она возбудить дело об опеке. Да если бы даже она и хотела – никогда бы на это не пошла. Ни один суд не отменит решение об усыновлении. Пусть гонорар Лютера Бейна и оказался выше всяких пределов, но в чем она не сомневалась, так это в том, что буква закона при оформлении документов была соблюдена полностью.
К тому же, несмотря на все те резкие обвинения, что Аманда бросила ему в лицо, Чейза нельзя назвать ни равнодушным, ни невнимательным отцом. Даже если бы она могла получить Ники назад, то не стала бы. Чейз для Ники – единственный отец; она ни за что не оторвала бы его от сына.
Поэтому единственное, что сейчас она может сделать, – это уйти в тень, и по возможности незаметно. И если в самой глубине сердца она надеялась, что Ники сохранит память о смешной даме с глупым попугаем, – так что ж, ни один суд не способен запретить ей на это надеяться.
Она приподняла голову. Это далось ей с трудом: голова казалась тяжелой, словно чугунное пушечное ядро.
Аманда открыла сундук, достала вышитое покрывало и альбомы. На сей раз она не стала задерживаться на фотографиях, а сразу же подсунула ноготь в едва заметную прорезь в затянутом тканью днище сундука, нажала – и фальшивое днище отскочило.
Потайное отделение было совсем мелким, не больше трех дюймов глубиной. Но, с другой стороны, ей особенно и нечего там было хранить. Лишь несколько крошечных вещичек осталось ей на память о первых трех днях жизни Ники – о тех днях, когда он был еще ее сыном, а не сыном Чейза Уортингтона.
Размытый снимок, сделанный прямо в родильном отделении, когда ему было от роду не больше часа. Пластиковый браслет с полустертой надписью: «Младенец Бейли». Маленький моток желтой пряжи – той, что осталась от кофточки, которую она для него вязала в последние месяцы беременности.
Она аккуратно разложила все это на крышке сундука. Какое грустное зрелище эта до слез маленькая коллекция памятных вещиц. Она очень долго сидела, глядя на них, потом снова уронила голову на крышку.
Она не плакала. Она выплакала все слезы гораздо раньше, до его рождения.
Но на этот раз ей было еще тяжелее сказать «прощай» ребенку, которого она выносила, потому что теперь она одновременно говорила «прощай» и человеку, которого любила.
* * *
Аманда не знала, сколько было времени, когда раздался стук в дверь. Она не шелохнулась. Прекратится – раньше или позже.
Стук в самом деле прекратился, но несколько минут спустя она услышала щелканье ключа в замке, а затем дверь отворилась, и она почувствовала у себя на спине струю холодного воздуха. Она подняла отсутствующий, безразличный взгляд. В комнату влетела Стефани.
Следом шел коридорный.
– Я даже не знаю, миссис Кендалл, – говорил он. – Мне не позволено открывать дверь запасным ключом без особой нужды, и… – Он заметил на полу Аманду и ахнул: – Что с вами? Вы упали? Ушиблись? Вызвать «скорую помощь»?
Проницательный взгляд Стефани на мгновение остановился на лице Аманды.
– Думаю, вы можете возвратиться к работе. Большое спасибо, Джон.
Она не сдвинулась с места, пока за ним не закрылась дверь. Потом, неслышно ступая, пересекла комнату и опустилась на пол рядом с Амандой.
– Расскажешь?
Аманда покачала головой.
– Вот это было у твоей двери снаружи.
Аманда посмотрела на большой бумажный пакет в руках у Стефани. Он был тщательно завязан, чтобы никто не смог увидеть содержимое, но Аманде не составило особого труда догадаться, что там. Ее туфли и еще несколько вещей. Странно, что Чейз позаботился вернуть их. Мог бы просто вышвырнуть в корзину для мусора.
Но она сама же и ответила на свой вопрос. Если бы он выбросил ее вещи, Ники их, скорее всего, заметил бы и начал задавать вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55