«Ах, Кейдра, какой подарок ты мне преподнес, — прошептала я. — Я даже и не подозревала. Мы обычно не помним ничего, пока нам не исполнится три, а то и четыре года, но и тогда память наша состоит поначалу лишь из обрывков».
Я лелеяла в себе эту новость. Это даже чуть-чуть напоминало бессмертие — подумать только: меня будет помнить существо, которому суждено прожить бесконечно долгую жизнь. Будущее его казалось мне настолько далеким, что трудно и представить!
«А у него уже есть имя?»
«Для всех мы называем его Хжьеррок», — ответил Кейдра с гордостью.
Я чуть было не прыснула, но вовремя сдержалась. Почему они не могли выбрать что-нибудь попроще, чтобы человеку можно было спокойно произнести? Я несколько раз попыталась выговорить это замысловатое имя — сперва вслух, потом на истинной речи.
«Самое лучшее, что у меня получается, — это Щерок. Да благословит небо Щерока и его мать, и тебя, Кейдра, — за все то, что вы мне дали. Ваша дружба и ваше доброе отношение превыше всех прочих наград».
«Всегда можешь на это рассчитывать — и ты, и твое семейство, Ланен, дочь Маран. Ты спасла две жизни, которые для меня дороже всего на свете, и, хотя я никогда не сумею отблагодарить тебя за этот дар, я сделаю все, что в моих силах».
«Акор сказал мне, что с тобой Релла. Оберегай ее как следует — это самый большой дар, который ты можешь сейчас для меня сделать, — ответила я. — Акор только что говорил с твоим отцом и должен рассказать мне, как там движется Совет. Мне надо идти».
«Тогда всех благ тебе, госпожа Ланен. Я всегдак твоим услугам, до конца своих дней».
«И тебе всего хорошего, Кейдра. И пусть благословение Владычицы сопутствует тебе и твоему семейству».
Акор медленно вошел в чертог, и самоцвет его был тусклым даже при ярких отблесках костра. Я в который уже раз пожалела, что лицо его лишено выражения, по которому можно было бы прочесть его настроение; впрочем, он говорил мне, что они выражают свои чувства через то или иное положение тела, через то, как они держат свои крылья… Как же Акор это называл? Ага, вспомнила!.. Нужно постараться понять его проявление…
— Какие новости, мой милый? Вынес ли Совет какое-нибудь решение?
— Еще нет, но они уже близки к этому, — в голосе его мне послышалась усталость; он словно вздохнул. — Ничего хорошего это нам не сулит, дорогая моя. Это было последнее, что мне сказал Шикрар. Он очень красноречиво выступал в нашу защиту, однако слишком уж неравны силы в этом споре.
Я даже не решалась попросить его рассказать мне обо всем; надежда моя таяла на глазах. Наконец я выговорила:
— Как же именно может Совет поступить с нами?
Голос его готов был надломиться; я чувствовала, как он теряет самообладание. Славный спаситель и нежный возлюбленный, каким он был не более часа назад, словно пропал: вместо этого я видела перед собою сокрушенную, подавленную душу. Это испугало меня не меньше, чем его слова:
— Они могут ополчиться сразу против нас обоих или против каждого в отдельности. Они могут потребовать, чтобы мы расстались, чтобы мы стали изгоями, чтобы я отрекся от своего царского сана, чтобы ты навеки осталась здесь, разлученная со своим Родом, или…
Он не договорил, но мне и не нужно было слышать его. Если Совет был против нас, мне неизбежно придется просить Акора сделать выбор: или я, или его народ — но еще раньше я поклялась себе, что никогда не прибегну к этому. Я почувствовала, как сердце мое ухнуло куда-то в сапоги. После неожиданного освобождения это новое поражение казалось особенно жестоким. Ноги у меня подкосились, и я опустилась на колени.
— Значит, мы пропали — после всего того, что было сделано? — спросила я, и голос мой, глухой от нахлынувшего отчаяния, напоминал шепот. — Они что, потребуют нашей смерти, Акор?
— Не знаю, милая. Возможно. Хотя Шикрар так не думает.
— Разве твой голос на Совете ничего не значит? Ты не можешь вступить с ними в спор?
— Я уже пытался. Прошлой ночью, пока ты лежала в забытьи, израненная.
События последних дней мелькали передо мной чередой беспорядочных образов — смерти, жизни, любви. Неужели всего лишь прошлой ночью я находилась на пороге смерти, обожженная до невозможности, из-за того, что решилась на доброе дело? А до сих пор жила я только потому, что Акор нарушил принятый закон. Акор, любимый. Я повесила голову. Разве можно ждать добра от тех, которые во всем видят лишь нарушение закона, им нет дела до исцеления собрата по разуму, к которому они не проявляют ни капли милосердия! На какое добро могли мы надеяться, если для нас главнее всего была наша любовь, а не их законы?
Я сжала кулаки, заскрипела зубами и, к своему удивлению, обнаружила, что, стоило мне дойти до предела, как отчаяние мое внезапно сменилось чем-то иным.
Гневом.
— Ну, нет, я пока что не сдалась, — сказала я своим обычным голосом. Он был подобен крику. — Я пытаюсь осознать, что всего лишь час назад ты спас меня от отца, который обещал меня демонам еще до моего рождения и намеревался осуществить свою клятву ценой моей жизни. Я была в его власти, потому что чуть не умерла, спасая жизни супруги и сына Кейдры! И они еще обсуждают, как со мной поступить! — я посмотрела Акору в глаза. — Я хочу обратиться к Совету.
— Ты не можешь, Ланен, они…
Я изо всех сил громко обратилась к ним на Языке Истины. Я хотела, чтоб им всем было слышно.
«У меня есть вопрос, который я хочу задать Роду — кантри-шакримам, народу, который избрал Порядок, дабы вершить справедливость. Говорит Ланен, Маранова дочерь из рода гедришакримов».
Ответа не последовало.
«Во имя Ветров и Владычицы, я требую, чтобы мне было позволено присутствовать на Совете и говорить в собственную защиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162