— Ох, как я люблю мстить за Нельсона Манделу! Скольких я зарезал! Скольких перерезал!
Санди, наблюдавший из окна процесс исчезновения Женюрки и заноса обратно мебели, сунул руку в распахнутый ворот, и, вытянув амулет на потертой веревочке и рассмотрев его, покачал головой:
— А здесь мы имеем дело с самой настоящей, хотя и маломощной ведьмой.
— Что?! Неужто жечь будем?! Предлагаю менее пожароопасное и более безотходное растворение в кислоте. Или может, просто попросить ее прикусить язык?
— Не понято…
— Анекдот такой есть: одна змея у другой спрашивает: «Слушай, а мы змеи — ядовитые?»— «Ядовитые.»— «Ну все, хана мне, я язык прикусила».
— Со всеми ведьмами лучше всего действовать по законам науки, — серьезно покачал головой Санди, — Сила действия должна быть равна силе противодействия… А ну, гражданка! Проезд оплотим! Проездные — удостоверения предъявим! Вот и заходят и стоят, как коровы не доенные! Заранее за проезд приготовляем! Два часа на остановке стояли — за проезд не приготовили! А недовольные — в такси езжайте или за автобусом бегите! Я салона раздувать не умею и автобусов не рожаю! В возрасте уже, гражданка, на кладбище пора, а туда же ! Где билет?!! — рявкнул молодой человек, сдувая в окно недопонимающую Раису Петровну (в том смысле, что недопонимающую Раису Петровну сдуло).
— Фи, Санди, это как-то уж, слишком по-Булгаковски, получилось! — поморщился Шез.
— Знаешь, просто не мог придумать ничего поизящнее. Просто в голову ничего не пришло, — виновато пожал плечами рыцарь.
А Раису Петровну тем временем несло и кувыркало, кувыркало и несло. Минуты три она еще по инерции сохраняла на лице выражение невозмутимое и брюзгливо-строгое и даже руки держала деловито скрещенными на груди. Возможно, она сохраняла эту гримасу и гораздо дольше, но так как несло ее все дальше и дальше, то трудно было уже рассмотреть. Можно только предположить, что так, перекувыркиваясь и бултыхаясь, она будет нестись вечно, и из любого, самого нелепого положения — и вниз головой и кверху ножками — будет посматривать на мир с чувством презрения и безусловного превосходства. Возможно, измени она выражение лица — ее полет бы и прекратился. Но такие, «простые», женщины редко меняют что-либо в себе, любимых, так что единственный способ борьбы с ними — помахать вслед белым кружевным платочком, что и сделал, расчувствовавшись Шез.
— Профессор, — обратился он к Санди, — Вы — маг и чародэй! На ум так и приходят строки: «…Добренький… дядя… нажал… на педаль…Мальчик… умчался… в вонючую даль…»
В это время в дверях появилась Лерка. На голове ее в этот день была прическа «Ах, Замбези, забуду ли я тебя когда-нибудь?».

ГЛАВА 15
Лерке двадцать, она на пять лет моложе Лики. Но они живут в одном общежитии, и было бы странно, если бы они не подружились потому, что общага, она как отдельная планета. Отдельная от всего остального окружающего мира. И если ты в этом мире живешь, то ходить по ее, общаги, коридорам, для тебя все равно, что по дорогам этого самого мира. Когда ты обитаешь в своей собственной квартире — все у тебя там есть, и ты там себе сидишь и все. А в общаге — кухня общая, балкон общий, туалет общий, ванная тоже. Представьте себе только: вот вы в своей отдельной квартире идете в туалет, а там уже кто-то сидит. Вы вежливо здороваетесь, расходитесь, а назавтра встречаетесь снова. Кто такой? Откуда взялся? Куда девается? Забавно, правда? А если таких приблудян не один, а бесконечное количество? Конечно, с кем-то из них вы подружитесь, а с кем-то наоборот. Хотя они такие же чужие вам люди, как и те, что ходят по улицам вне вашей квартиры, но скорее с кем-то из них вы найдете что-нибудь общее во взглядах, мечтах.
Вот и Лерка с Ликой нашли это общее. В мечтах. Точнее, в принципиальной способности мечтать. Лика мечтала о всяких довольно абстрактных вещах, навеянных ей книгами Павича, например, или Маркеса, музыкой «Секс Пистолз»и Тома Уэйтса, и связанных с воспоминаниями о жизни в мастерской своего брата художника и о любви, большой и красивой. А Лерка тоже о любви, большой и красивой, и еще о неграх.
Иной раз, когда Ликина старшая дочка Полинка, особа самостоятельная и вздорная, обрушивала свою энергию в садике на одногруппников, а младший Олежка, как всегда смиренно и степенно решал сложные жизненные задачи, связанные со строительством из кубиков, например, они собирались вместе и мечтали.
Пар поднимался из оранжевого цвета пиал, и в его облачках возникали картины чудесных миров, где у Лерки и Лики будут большие мраморные белые дома, полные музыки и цветов. Иногда Лика рассказывала Лерке, например, о Гогене. И тогда Лерка мысленно втыкала в кудри дурманно пахнущий цветок, повязывала пеструю ткань вокруг бедер и под шелест прибоя спешила на танцы, где ждали ее смуглые и романтичные, умеющие петь блюз и рэп. То, что Ямайка и Африка — это несколько разные вещи, Лерку не волновало. Море, пальмы и негры — это главное.
Почему именно негры? Наверное, потому, что если посмотреть в зеркало, так Лерка — самая настоящая мулатка — у нее пухлые вывернутые губы, легко растягивающиеся в обаятельной улыбке, смуглая кожа и выпуклые с азиатским разрезом глаза. А движется ее маленькая женственная фигурка так, словно где-то рядом постоянно бьют тамтамы, и она танцует.
Мать же у Лерки — как мать, обыкновенная уральская женщина, и бабушка и дедушка. Вот отец — неизвестно. Вдруг он был негром? Но это сейчас на улицах Солнцекамска появление чернокожего еще хоть как-то принципиально возможно, а раньше, когда должна была родиться Лерка, их тут не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150