Из динамиков послышалось объявление, и Мерседес замерла, стараясь разобрать эхом разносящиеся над гудящей толпой слова. Диктор сообщал что-то о поезде из Таррагоны, однако то ли он говорил о прибытии поезда, то ли о его еще большей задержке, она так и не поняла. Окружавшая ее толпа устремилась куда-то влево.
– Что объявили? – спросила Мерседес стоящего неподалеку солдата.
– Поезд с фронта прибывает на четвертый путь, – ответил тот.
– Четвертый путь? – Она бросилась в том же направлении, в котором уже потекла людская река. Двигаться было трудно, со всех сторон ее толкали, давили, мешали ей пройти. «Если я опоздаю, – твердила себе Мерседес, – я его потеряю!»
С оглушительным грохотом поезд уже полз вдоль платформы. К стеклянному своду вокзала поднимались облака черного дыма и белые клубы пара. Из окон вагонов высовывались головы фронтовиков. На паровозе колыхались республиканские флаги.
Изо всех сил орудуя локтями, распихивая ногами чьи-то чемоданы и тюки, Мерседес прокладывала себе путь в толпе. Букет желтых ирисов, который она прижимала к груди, помялся, их лепестки осыпались. Она добралась до платформы как раз в тот момент, когда, протяжно завизжав тормозами, поезд остановился.
Из вагонов высыпали люди. Большинство приехавших были солдаты, одетые в летнюю военную форму – брюки цвета хаки и расстегнутые на груди рубашки всевозможных оттенков. Многие были ранены. Сквозь шум что-то орущих громкоговорителей Мерседес то и дело слышала крики женщин, дождавшихся своих мужей и женихов. Кругом объятия, поцелуи, слезы. Она забралась на скамейку и стала лихорадочно прочесывать взглядом волнующуюся толпу. Где же он? Да как же здесь можно кого-то найти в такой свалке?
И тут она увидела его. Он стоял на ступеньке вагона, шаря по лицам встречающих своими изумрудно-зелеными глазами. Господи, как он был красив! У Мерседес защемило сердце. Она принялась бешено махать букетом, теряя последние желтые лепестки. Наконец он заметил ее, и на его лице заиграла счастливая улыбка.
Не видя ничего вокруг, они бросились навстречу друг другу. Шон сгреб ее в охапку и крепко прижал к своей груди. Она разрыдалась, обливаясь слезами неподдельной радости.
– Шон, о, Шон! Боже, как я по тебе скучала!
Какое-то время Шон молча держал Мерседес в своих объятиях, затем стал покрывать ее лицо поцелуями. За прошедшие семь недель он похудел, но, как всегда, выглядел великолепно. Она изо всех сил вцепилась в его мускулистые руки, будто хотела убедиться, что это действительно был ее Шон, живой и невредимый. Он слегка отстранился и посмотрел ей в лицо.
– Ты восхитительна, – хрипловатым голосом проговорил американец. – Просто глазам своим не верю, что снова вижу тебя. А какие чудесные у тебя волосы!
Мерседес тряхнула головой, улыбаясь ему помутившимися от счастья глазами. Она отращивала волосы с тех пор, как они познакомились, так как Шон сказал, что ему не нравятся коротко остриженные женщины. Теперь ее блестящие черные локоны были уже длиной до плеч. Лицо девушки светилось радостью.
– Это тебе. – Мерседес протянула ему то, что осталось от букета ирисов. – Правда, они немного помялись… О, любовь моя, слава Богу, ты вернулся! На сколько дней тебя отпустили?
– На два.
– Всего на два дня! – Счастливая улыбка у нее на лице почти погасла.
– Да. Мне удалось вырваться с фронта только благодаря тому, что я сказал Листеру, что ты беременна. Через сорок восемь часов я снова должен быть в своем батальоне. – Он крепко поцеловал ее в губы. – Пойдем отсюда. Дай только захвачу вещмешок. – Шон побежал к вагону и через несколько секунд вернулся с рюкзаком за спиной и винтовкой на плече. Он схватил Мерседес за руку, и сквозь толпу народа они стали пробираться к выходу.
Выйдя из вокзала, Шон снова обнял ее. Он был поджарым и загорелым.
– Ты похудел, – сказала Мерседес, стараясь справиться с крайним разочарованием, которое она испытала, узнав, что его отпуск будет таким коротким.
– У меня весь жир вышел с потом. Я, наверное, воняю, как козел. Ты уж извини. Помыться было негде. – Вокзал находился в двух шагах от морского порта. Шон полной грудью вдохнул соленый воздух. – Господи, как же хорошо снова почувствовать запах моря! Знаешь, что самое страшное на войне! Вонища.
– Знаю, – улыбнулась она. – Когда придем домой, я первым делом отправлю тебя в ванную.
– Ты имеешь в виду, после того как…
– Я имею в виду, до того как…
Он ухмыльнулся и голодными глазами обвел ее стройную фигуру. На ней было новое желтое (в тон ирисам) платье с маленьким белым воротничком.
– Ты выглядишь потрясающе. Тебе сегодня надо быть в больнице?
– Нет. Я отпросилась. И на завтра тоже.
– Ты ангел! – счастливо воскликнул он, останавливая такси.
Пока они ехали к Мерседес, он не отрываясь смотрел на нее полными любви глазами. Они не были вместе с июня, и она с удивлением спрашивала себя, как ей удалось прожить без него все это время и как она переживет, когда он снова уедет.
– Ты учила язык? – спросил Шон по-английски.
– Каждый день, – тоже по-английски ответила она.
– Каждый день, – улыбаясь, повторил он, подражая ее мягкому произношению. По совету Шона Мерседес начала изучать английский еще весной. У нее обнаружились незаурядные способности к этому языку, и сейчас она могла уже довольно свободно читать английские газеты.
Дома Мерседес приготовила Шону ванну и, пока он нежился в ней, замочила для стирки его грязную одежду, из карманов которой вытащила горсть монет и несколько помятых дешевых сигарет. Она сварила ему кофе – не тот суррогат, что делают из жженых желудей, а настоящий бразильский, купленный ею на черном рынке по бешеной цене и сохраненный до его приезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122