– Отвратительная погода, сеньорита. Смотрите не промочите ножки. – Он почтительно приподнял фуражку.
Она вышла и зашагала по Плаза-Майор, втянув голову в поднятый воротник своего кожаного пальто. Великолепные фасады построенных в восемнадцатом веке зданий невозмутимо взирали на бронзовую конную статую, возвышавшуюся в центре площади.
Более трех столетий эта площадь оставалась самой красивой и самой оживленной площадью города. Но как только Мерседес миновала ее, картина изменилась. Через четыре года после окончания гражданской войны в Мадриде, как и в Барселоне, все еще видны были следы бомбежек – разрушенные дома, пустыри, до сих пор закрытые для движения транспорта улицы.
Удручающая бедность чувствовалась в одежде людей, в их походке. Повсюду были голодные лица. Даже в этот ранний утренний час люди уже стояли в очередях за продуктами. Возле каждого магазина можно было увидеть толпу женщин с котомками. Тут и там рыскали мужчины с впалыми щеками в надежде раздобыть денег, чтобы купить чашку кофе и булку.
Когда Мерседес шла по улице, попадавшиеся навстречу люди, не поднимая глаз, уступали ей дорогу. Ее осанка и дорогая одежда выдавали в ней одну из тех, кто победил в недавней войне. Женщину, обладавшую властью.
При виде этих замкнутых, настороженных людей, у Мерседес разрывалось сердце. Они старались спрятаться при первом же проявлении силы. Их пугал любой мужчина в шинели, так как он мог оказаться секретным агентом, пугала даже прилично одетая женщина, и они спешили побыстрее убраться прочь.
В вагоне метро пахло сыростью и нищетой. Мерседес чувствовала на себе скрытые взгляды пассажиров. Мужчин больше интересовало ее лицо, женщин – фасон ее пальто и перчаток.
Какая-то девушка, одетая в тряпье, с нескрываемой завистью уставилась на ее мягкие кожаные сапожки. «Когда-то и я была такой же, как ты», – глядя на нее, подумала Мерседес. Она отвернулась к окну и стала смотреть в проносящуюся мимо темноту. Из оконного стекла на нее грустно взирало ее отражение.
Внезапно Мерседес почувствовала, что она уже больше не в состоянии контролировать себя. Сердце забилось, невыносимая боль стиснула грудь. Ей стало тяжело дышать.
Чтобы хоть как-то отвлечься, она вынула из сумочки скомканный листок и невидящим взглядом уставилась на него. Буквы на листке расплылись, но то, что там было написано, она помнила наизусть. В этом клочке бумаги заключался ответ на вопрос, который она задавала в течение двух последних лет.
«Нет, – решительно сказала себе Мерседес, – этим меня не возьмешь». Собрав волю в кулак, она заставила себя выбросить из головы сентиментальные чувства.
Это была убогая улочка, расположенная в рабочем районе Мадрида. Дом находился по соседству с табачной лавкой, в витрине которой был выставлен весь товар ее хозяина, – несколько лотков с высыпанными на них самокрутками. Мерседес позвонила в колокольчик и скорее почувствовала, чем увидела, что из-за выцветшей занавески ее оценивающе разглядывают чьи-то глаза.
Дверь открыла женщина лет сорока, небольшого роста, неопрятная, с коротко остриженными волосами.
– Теодора Пуиг? Я Мерседес Эдуард. Я пришла..
– Да, я знаю, кто вы, – грубо перебила женщина. Она отступила на шаг назад и кивнула головой в сторону коридора. – Заходите.
Мерседес вошла в дом.
– Мне сказали, что у вас есть информация о моей матери.
У Теодоры Пуиг заблестели глаза.
– Я пригласила вас сюда вовсе не из сострадания. У меня есть информация, которую я готова продать. Бесплатно я говорить ничего не буду.
– Я заплачу. Мне сказали, вы были с моей матерью в последние месяцы ее жизни. Это правда?
– Идите за мной. – Теодора Пуиг провела Мерседес в маленькую гостиную, заставленную когда-то бывшей вполне приличной мебелью и всякими покрытыми пылью безделушками. Над камином висела написанная маслом картина с изображением Христа, перст которого покоился на Священном Сердце. – Настоящий кофе предложить не могу, – сказала она. – У нас его просто нет. Мы пьем желудевый. – Ее злые глаза уставились на дорогую одежду Мерседес. – Мы же не смогли так пристроиться, как некоторые.
– Сколько вы хотите за свой рассказ?
– Тысячу песет.
В сумочке Мерседес лежало гораздо больше денег. Она кивнула.
– Хорошо. Вы получите эту сумму. Но только после того как изложите все, что вам известно.
– Деньги вперед.
– Нет, – спокойно проговорила Мерседес. Женщина язвительно рассмеялась.
– Чтобы вы потом оставили меня в дураках?
– Сеньора, я же дала вам свое слово.
– Ваше слово? – Теодора Пуиг презрительно плюнула. – Слово предательницы и шлюхи?
Мерседес почувствовала, как к щекам хлынула краска. От гнева у нее засосало под ложечкой.
– Я хочу знать, что случилось с моей матерью. Где и как она умерла. Так вы знаете что-нибудь? Или вы просто морочите мне голову?
– О, я все знаю, – ответила Теодора Пуиг.
– Где вы познакомились с моей матерью? В Аржелесе?
– Нет, задолго до этого. Еще по дороге во Францию, в конце гражданской войны. В январе тридцать девятого. Вы знаете, каково там было?
– Могу себе представить, – все так же спокойно сказала Мерседес.
– В вашем-то кожаном пальто и в этих сапожках? Сомневаюсь я.
Теодора Пуиг прикурила сигарету. Дым, который она выдохнула, был густым и едким. Мерседес сидела и терпеливо ждала. Женщина замолчала, устремив остановившийся взгляд в угол комнаты.
– Идти нам приходилось ночами, – наконец снова заговорила она, – потому что днем нас поливали свинцом самолеты. Так что в светлое время суток мы спали под заборами и в сараях, а с наступлением темноты шли Матери несли детей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122