И вот – ура! – маленький восточный человек, держа большую бутылку шампанского, вошел в шумную комнату в сопровождении горничной, которая несла поднос с бокалами. Затем появился Эзра Паунд в смехотворном берете и поприветствовал Женевьеву одновременно со всеми остальными присутствующими широким взмахом руки. И наконец, за Паундом возник Норман Беттерсон в накидке и галстуке-бабочке в сопровождении красавца Гая Монтерея, облаченного в неизменный светлый костюм. Дела определенно шли на поправку.
Женевьева пыталась сосредоточиться изо всех сил, но не могла внимательно слушать чтение. Она не понимала, о чем речь, возможно, проблема заключалась в том, что она не могла разобраться в тонкостях французского, или же ее способности почувствовать глубину поэтических выражений были ограничены. В конце концов она вытащила из сумочки ручку и блокнот, думая, что сумеет кратко записать некоторые из наиболее запоминающихся фраз. Но и это оказалось слишком сложно, и она сдалась, бросив свою затею, принялась легкими штрихами набрасывать портрет Эзры Паунда, изображая его в виде огромного берета с выбивающимися из-под него непослушными волосами, остроконечной бородкой и парой ступней, высовывающихся из-под него. На рисунке возникал живой парик, в то время как стихи Валери витали вокруг и рассыпались над ней, словно сорванные ветром лепестки цветка. И только когда все вокруг захлопали, она поняла, что чтение закончилось.
– Боже, это вы, добрый день, миссис Шелби Кинг. Знаете, во время этого бесконечного чтения я наблюдал за вами. Ведь, в конце концов, только на вас здесь и стоит смотреть.
– Благодарю вас, мистер Монтерей.
Все снова разбрелись по комнате, и Женевьева протянула свой бокал, чтобы наполнить его шампанским, когда бутылка опустела. Мужчина в светлом костюме подошел и похлопал ее по плечу как раз в тот момент, когда она с печалью размышляла над неприятной перспективой поживиться содержимым чайника. Женевьева смущенно улыбнулась, не вполне уверенная в том, насколько удачным можно было считать такой комплимент в подобной компании.
– Вы выглядели… – Он понизил голос и осторожно приблизился к ней, пытаясь создать атмосферу доверительного легкого дружелюбия, словно они были старыми приятелями. – Вы выглядели так, словно ваши мысли переполнялись чем-то глубоким и проникновенным, в то время как стихи проносились мимо вас, подобно поезду, как и сама жизнь. Казалось, что вы случайно обнаружили нечто очень важное.
– Ну… – Женевьева думала, стоит ли ей признаться в том, что она просто бездумно рисовала карикатуру.
– Это выглядело так, словно вы решали, каким способом лучше покончить с собой.
– Прошу прощения?
– Женевьева, моя дорогая! – К ним подошел Беттерсон, улыбаясь краешком рта, что придавало его лицу какой-то перекошенный вид. Его галстук-бабочка тоже сбился набок. – Вижу, вы встретили Гая. Знаете, он один из наших лучших поэтов.
– Да, мы раньше встречались. Норман, я думала…
– О журнале? Давайте поговорим об этом позже, хорошо? После этой шумной вечеринки? Мы собираемся в кафе «Селект», если хотите – присоединяйтесь.
– На самом деле я хотела поговорить не о журнале. Не совсем.
– Я думал, мы могли бы напечатать некоторые стихи Гая в первом выпуске.
– Замечательно. – Женевьева набрала побольше воздуха в легкие, глядя, как Монтерей направился через комнату, чтобы присоединиться к Паунду. – Я хотела поговорить о своих стихах, Норман.
– Ах да. – Беттерсон похлопал ее по руке и подмигнул ей, как обычно подмигивают ребенку. – Позже? В «Селекте»?
Громко прозвучал гонг. Женщина, одетая как английский дворецкий, объявила:
– Леди и джентльмены, сегодняшнее представление вот-вот начнется. Поскольку сегодня нас порадовало своим появлением прекрасное весеннее солнце, мы отправляемся в беседку, я прошу всех выйти в сад и захватить с собой чайные чашки. Те, кто чувствителен к холоду, могут прихватить пальто и шарфы. У нас есть пледы, в которые вы можете укутать ноги, но я уверяю вас, снаружи замечательная теплая погода.
– Потрясающе, – воскликнул Беттерсон. – Обожаю, когда Натали организует шоу.
Женевьева оглянулась в поисках Гая Монтерея, но ему, похоже, удалось незаметно ускользнуть.
Беседка в средневековом стиле напоминала греческий храм с колоннами и статуями, ступени которого сейчас были превращены в театральные подмостки. Зрители расселись по местам, защищенные от ветра высокими, увитыми плющом стенами соседних домов на рю Висконти и рю де Сен, на раскладных стульях, расставленных концентрическим полукругом. Женевьева расположилась рядом с Норманом Беттерсоном, который слегка прижался ногой к ее ноге.
Вышел мужчина в смокинге, Женевьева узнала в нем композитора и музыканта Вирджила Томсона. Он сел за рояль сбоку от беседки и, ударив по клавишам, заиграл какую-то современную импровизацию.
Когда Женевьева попыталась отодвинуться от Беттерсона, он еще сильнее прижался к ней.
В потрепанной шляпе с цветами из-за занавеса появилась Натали Барни, одетая как пастух, с посохом в руках, она вела за руку пастушку, свою худенькую, хрупкую любовницу, Рене Вивьен, в капоре и бесчисленных нижних юбках. Когда звуки рояля стихли, пастух встал на колени, громко декламируя по-французски нечто, что должно было начинаться как классическая греческая трагедия, и протянул руку, чтобы коснуться хорошенькой ножки пастушки.
После полуденного бокала французского белого вермута шамбери и черносмородинового ликера в кафе «Пре-о-Клер», а также после стакана свежего белого сухого вина «Сансерре», приятно охладившего ее в кафе «Селект», Женевьева почувствовала, что возродилась к жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102