— Ну, какая там баржа... так, баржонка. Бывало, и не такие спускали... А вы зря этак вот, налегке. Разом прохватить может.
— Это только здесь. На берегу тепло,— возразил Набатов.
— Не скажите. Дело к холоду. Низовик подул. Вообще, примечаю, зима понче будет ранняя.
«Это хорошо, есть и у нас союзники»,— подумал Набатов, а вслух спросил:
— По каким приметам заключаете?
— Да ведь всего не обскажешь,— нахмурился старик. Его, видно, задело, что собеседник не пожелал принять его утверждения на веру и требует доказательств.— Разные приметы. И птица рано полетела, и кости определяют... И вообще, шестьдесят восьмую зиму встречать буду на споем веку. Пора приноровиться.
Таких лет Кузьма Сергеевич нипочем бы не дал Воронову. Выглядел он лет на десять, а то и на пятнадцать моложе. Набатов, как все сильные и здоровые люди, любил добрую породу в человеке и оттого почувствовал к старику еще большее уважение. — И все года здесь, на реке?
— Здесь и родился,. Слыхали, поди, деревню Во-роновку. От нашего корня и деревня пошла. Наш род спокон веку лоцманской. Через пороги суда водили. И я этим, считай, всю жизнь занимался. А внук вот на стройку подался, экскаваторщиком работает.
Старик сказал это просто, без досады, и Кузьма Сергеевич решился спросить: — И как это вам, не обидно?
— Это насчет экскаваторщика-то?
— Не только. А вот что жизнь повернула на другое.
— Это, стало быть, о стройке спрашиваете... Какая тут может быть обида? Что народ всем миром делает — все правильно. А такую махину иначе, как всем миром, не подымешь. Стало быть, правильно.
Воронов сказал это очень убежденно и в то же время очень просто, как нечто само собой разумеющееся. Кузьма Сергеевич почувствовал,- что старик не только умом, но и сердцем принимает его, Наба-това, дело, не удручаясь и не сетуя, что это набатов-ское дело рушит весь уклад его жизни.
Старый лоцман был единомышленником, и Наба-тову неожиданно для самого себя захотелось поделиться с ним своими замыслами и тревогами.
— Я ведь неспроста, Кузьма Прокопьевич, насчет зимы уточнял,— пояснил он Воронову и рассказал, как задумано зимнее наступление на реку.
Воронов слушал, сдвинув густые кустистые брови.
— Круто задумано. Во всяком, стало быть, деле смелость нужна.
— И расчет,— подчеркнул Набатов.— Ошибки река не простит. Сто раз отмерь и... чтобы наверняка.
Воронов не то усмехнулся, не то улыбнулся.
— Наверняка только обухом бьют, да и то промах живет.
— Неутешительно говоришь, Кузьма Прокопьевич. И тогда старый лоцман улыбнулся вполне откровенно.
— Это про одного говорено, а коли всем миром ударить, промаха не будет.
На строительстве большого бетонного завода дела шли хорошо. Здесь Набатову пришлось даже не наступать, а обороняться.
— Техснаб нас держит. Я писал вам докладную. И все по-прежнему. Металла недодают. А если дают, не того профиля. Мне стыдно показываться в бригадах,— напустился на Кузьму Сергеевича молодой инженер, недавно назначенный начальником участка.
При этом у него были такие сердитые глаза, что Набатов сразу решил: за этот участок можно быть спокойным.
Однако же опасные настроения чувствовались и здесь. Нажимали на то, чтобы быстрее завершить начатые уже объекты. Задела на будущие месяцы было мало.
— Почему не разрабатываете котлован под главный бункер? — спросил Набатов. Но не смог получить вразумительного ответа. И понял, что и здесь, даже у этого горячего и энергичного начальника участка, нет уверенности в завтрашнем дне.
Набатов снова помрачнел: «Этого я вам, Евгений Адамович, не прощу! При случае сочтемся».
И на других участках, где он побывал после большого бетонного, повторялось с теми или иными вариациями то же самое.
За грудки Набатов больше никого не брал, но всем посоветовал ликвидаторские настроения сдать в архив.
Последняя остановка «Большого круга» — новая улица в правобережном жилом поселке. Вереницей потянулись желтые брусчатые коробки двухэтажных домов. Некоторые уже застеклены. Кое-где в форточку выведено колено попыхивающей дымком железной трубы. Это просушивают штукатурку и ма-лярку. Остальные, таких больше, дома смотрят на белый свет темными глазницами пустых оконных проемов. Между домами и там, где будут дворы, заботливо оставлены вековые сосны. Глянешь со стороны — и сдается, что зашли они из тайги, плотно обложившей поселок с трех сторон, полюбопытствовать, что тут делают эти неугомонные, невесть откуда нагрянувшие люди.
А за новой улицей, в ряд с ней, забралась еще глубже в тайгу следующая, самая новейшая. Пока это еще только просека. Но уже режут плотный глиняный пласт ковши канавокопателей, и глубокие щели траншей обозначили контуры фундаментов будущих домов...
Набатов прошел из конца в конец обе улицы.
И хотя тут никто не усомнился в завтрашнем дне и никого не пришлось усовещивать и взбадривать, с лица его не сходило выражение угрюмой озабоченности.
Промазал, теперь догоняй вчерашний день! Надо было навалиться на жилье еще год, два года назад... Он и строил, его даже хвалили; и действительно, жилья до сих пор хватало. Но надо было строить больше. Надо- было предвидеть, какая лавина людей хлынет на стройку, когда начнется штурм реки. И вот он как витязь на распутье. Отодвинуть час штурма нельзя. Принимать людей на голое место и селить их в палатках и. землянках тоже нельзя. Не то время...
Задумавшись, Набатов пересек новую улицу и оказался во дворе уже отстроенного и обжитого квартала. Заметив свою ошибку, он хотел повернуть назад и остановился удивленный.
Посреди двора, в стороне от кладовых и прочих, хозяйственных построек, между двумя соснами стоял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102