— Дайте мне имя, господин! — умоляла она.
— Ты еще не заслужила имени, — ответил он, повернулся и ушел.
Она хотела броситься за ним, но не могла сделать ни шага, не могла следовать за господином — ее надежно держала цепь.
Затем ее ударили палкой, и она упала…
Она лежала на тонком, узком, набитом соломой тюфяке, покрытом мешковиной и брошенном прямо на пол. Она поплотнее завернулась в короткое одеяло и не услышала, как повернулся ключ в замке.
— Заклеймите меня, — шептала она, — наденьте на меня ошейник.
Внезапно под одеялом она коснулась левого бедра — на нем стояло клеймо. Она подняла пальцы к горлу и ощупала цепь, ведущую к тяжелому ошейнику — она не помнила, когда его успели надеть поверх легкого, домашнего. Цепь от ошейника тянулась к кольцу, ввинченному в стену.
И вновь ее потянуло к золоченым занавесям.
— Побейте меня, — шептала она в полусне.
— Ты хочешь, чтобы тебя побили? — неожиданно спросил чей-то незнакомый голос.
— Нет-нет! — быстро вскрикнула она, вспомнив о прошлых наказаниях. — Нет, пожалуйста, не бейте меня! — молила она, сжавшись и натягивая на себя одеяло. Рубцы от старых побоев заныли все разом. — Я сделаю все, что вам угодно, — испуганно пообещала она. — Только, пожалуйста, не бейте меня!
Откуда-то донесся смех. Смех мужчины.
— Пожалуйста, дайте мне имя, — взмолилась она.
— У тебя же есть домашнее имя, — ответил голос. — Ты — Флора.
Она почувствовала, как с нее стащили одеяло; ее поставили на ноги и подняли голову за подбородок. Открыв глаза, она увидела стражника с плетью в руке. Через приоткрытую дверцу клетки виднелась тусклая лампа, висящая в коридоре.
— Пойдем, Флора, — сказал стражник. — Уже утро.
Да, вспомнила девушка, я и вправду уже здесь. И мне не нужно просить о наказании — меня уже били однажды, для острастки. Я жажду служить им. Я сделаю все, чтобы угодить им. У меня есть клеймо — крошечная роза рабства высоко на бедре, почти у талии. Я ношу ошейник — домашний кожаный ошейник под тяжелым, за который меня приковывают к стене.
Она опустилась на колени рядом с тюфяком и пригнула голову к полу, выражая покорность. Стражник нагнулся, и она почувствовала, как поворачивается ключ в замке тяжелого ошейника и его убирают вместе с цепью. Стражник встал. Она поцеловала его ноги — искренне и нежно, как ее учили.
— Ты готова к урокам, Флора? — спросил он.
— Да, господин.
— Выпрямись.
Она выпрямила тело, приняв одну из поз, которой ее научили.
— Ты молодец, Флора, — похвалил стражник. — Трудно поверить, что ты уроженка Тереннии.
Она молчала, не зная, позволено ли ей говорить.
— Ты изумительно красива. Иногда женщины с таких планет, как Теренния, когда они смиряются, становятся самыми лучшими, женственными, мягкими, усердными, покорными, смирными и чувственными, самыми неудержимыми в страсти, беспомощными, бесстыдными и прекрасными. Однако все это зависит прежде всего от самой женщины.
Он коснулся плетью ее щеки, и она слегка придвинула щеку поближе, взглянув на стражника.
— Ты понимаешь, что теперь Теренния для тебя навсегда осталась в прошлом — понимаешь, девочка?
— Да, господин.
Он рассматривал ее.
— Ты достаточно красива, чтобы можно было продать тебя в самую знатную семью на планете удовольствий. И по мере учебы ты станешь еще более красивой, беспомощной и желанной, — продолжал он. — Ты еще не знаешь, сучка, презренная, робкая и наивная, стоящая на коленях передо мной, какой беспомощной ты станешь, как будешь зависеть от милосердия мужчин и от своих желаний. Ты не мужчина.
— Нет, господин.
— Что от тебя можно требовать?
— Все.
— Чего можно ожидать от тебя?
— Всего, — ответила она.
— Ты будешь пылкой, преданной и верной? — спросил он.
— Да.
— И ты должна быть покорной.
— Да.
— Какова твоя покорность?
— Она немедленная и полная.
— На что ты надеешься?
— Что мне удастся угодить.
— Каковы твои намерения?
— Постоянно и изо всех сил угождать.
— Каким ограничениям ты подчиняешься?
— Для меня не существует различий или ограничений.
— Никаких?
— Совершенно никаких.
— И ты будешь угождать всецело и полностью?
— Да, господин.
Он вновь оглядел ее.
— Со временем, Флора, — сказал он, — ты, такая женственная и мягкая, податливая и беспомощно чувственная, станешь достойной жалости, станешь сном наслаждения для мужчины, конечно, оставаясь ничтожной сукой, презренной и жалкой, но такой, за которую не жаль отдать целую планету.
Она не ответила — не знала, позволено ли ей это.
— Выходи из клетки следом за мной, — приказал он.
Он вышел, а она последовала за ним на четвереньках, ибо не получила позволения встать. В зале она ждала, стоя на четвереньках в шеренге других девушек, которых вывели из клеток раньше нее. Потом, когда все рабыни были в сборе, они последовали за стражником по дому знатока — опустив головы, не получив разрешения поднять их, рабыни шли мимо клеток по коридору, одному из нескольких в доме, направляясь в уборные и умывальные, потом в столовую, где их кормили объедками, а потом в учебные комнаты.
Она стремилась научиться всему, что ей только позволяли.
Она не верила, что уже научилась всем тем вещам, о которых раньше даже не мечтала.
Ее учили также мелким хозяйственным делам — тем самым, о которых прежде она и понятия не имела, но теперь подходившим ей. Этим ей давали понять, кто она такая, а также всем тем, кто был подобен ей, оказался в том же положении со своими изящными, хрупкими ручками.
Кроме того, она стала ощущать в себе нарастающую чувственность и желание.
Она уже подозревала, чего могут желать от нее мужчины, догадывалась о том, насколько она зависит от их милости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91