Во время этой беседы я заметил, что Костя с какой-то странной
пристальностью вглядывается в мое лицо. И вдруг он тихо, с почтительной
робостью, произнес:
- Простите, милостивый друг, вы случайно не Серафим Пятизайцев?
- Да. Но как вы догадались?
- Не догадался, а узнал по лицу. Это лицо на Земле No 252 всем
известно, оно и в учебнике истории есть. И на Северном кладбище я бывал,
где вы - то есть, извиняюсь, он - погребен. Мы туда на экскурсию всем
классом ходили. Там на надгробье вы, то есть он, в профиль изображены. А
на Пятизайцевском бульваре вам - то есть ему - памятник стоит. От
благодарного человечества.
Я не стал выведывать у юного иномирянина, за что благодарно
человечество моему тезке, ведь это было бы просто неэтично, это был бы
плагиат. Я, Серафим Пятизайцев с Земли No 253, должен своим умом открыть,
изобрести нечто такое, за что мне будут благодарны обитатели Земли No
253!!! И я, чтобы мой собеседник не выболтал мне случайно, чем именно
прославился мой двойник, поспешно перевел разговор на другие рельсы и
поинтересовался, какой характер был у моего покойного тезки. На это Костя
ответил так:
- Судя по произведениям писателей и поэтов, воспевших его, это был
бесстрашный человек с дружелюбно-ангельским характером. Один поэт
сравнивает его с древним святым, с неким Серафимом Саровским, и
утверждает, что отец гениального изобретателя в ту ночь, когда зачал
своего сына, видел вещий сон, из которого узнал, что сыну его предстоит
славное будущее. Потому-то он и присвоил ему имя этого святого... Есть и
другие сведения... Уж не знаю...
- Говори, говори, - подначил я Костю. - Приятно иметь такого
двойника. Узнаю в нем себя!
- По некоторым апокрифическим данным, Серафим не сверкал храбростью и
обладал утяжеленным, многоступенчатым характером, и сослуживцы не
испытывали к нему ласковых чувств и коллективно не явились на его
похороны. Вы уж извините... - Это ты не передо мной, а перед тем покойным
Серафимом извиняйся, - успокоил я Костю. - У него, видать, дрянной нрав
был, в этом я ему не двойник. Только клеветники могут утверждать, что у
меня характер плохой... А лично он никаких сочинений о себе не оставил?
- Я слыхал, что есть какая-то книга, где Пятизайцев сам о себе
рассказывает, - смущенно признался Костя. - Но я ее не читал. Меня те
книги интересуют, где о кулинарии земной речь идет.

15. ПРИБЫТИЕ НА ФЕМИДУ
За двое суток до моего прибытия на Фемиду подкатилась ко мне новая
волна страха. Теперь салон звездолета казался мне безопасно-уютным
местечком - век бы прожил здесь среди: мирных подкидышей и симпатичных
стюардесс. Все предстоящее впереди стало для меня темной могильной ямой,
куда меня вскоре столкнут (о, глупость моя!) по моему же желанию.
Последнюю ночь своего пребывания в звездолете я провел без сна. Утром, во
время завтрака, Юрик сказал мне:
- Ты, Фима, сегодня имеешь бледный вид. Если бы я не знал, что ты -
отпетый герой, я бы подумал, что тебя напугал кто-то.
- Меня сам черт не испугает! - соврал я. - У меня желудок побаливает,
я переел вчера.
- То-то у тебя и аппетит сегодня в отлучке... Ну, на Фемиде
накушаешься заново!
Я наводил справки - еды там запасено на века. Ты будешь последним
едоком в Храме Одиночества. Ведь наша охрана труда установила, что ни один
из жителей Кумы не должен больше бывать на Фемиде, поскольку это
потрясательно для психики. Через три часа после этого завтрака на
телеэкране возникла Фемида. Издали она выглядела эдаким зеленым раем:
сплошные леса, не поврежденные цивилизацией. Там ждала меня тишина, о
которой я так мечтал на Земле, но теперь я с радостью променял бы эту
будущую тишину на самую разнузданную земную музыку.
- Фима, призадумайся в последний раз! - тихо произнес Юрий. - Лучше
бы тебе миновать эту планету и лететь со мной на Куму, а потом вертаиуться
на Землю твою. Ведь тот ученыйодиночествовед, который сейчас на Фемиде
жительствует, улетит с нашим звездолетом домой. Ты будешь там одинок, как
перстень! Тебя поджидает там девятая степень одиночества! Предпоследняя!
- А последняя какова?
- Десятая степень - это когда субъект уже в могиле.
- Не пужай меня, Юрик!
Я еще живой покуда,
Я еще в расцвете лет,
А помру - и знать не буду,
Что меня на свете нет.
В этот момент звездолет снизился над Фемидой. Я надел плащ, взял
рюкзак и вместе с Юрием и бортпроводницей направился к внутреннему трапу,
ведущему в трюм небесного корабля. Все подкидыши встали со своих мест и
склонили головы.
- Они печально сочувствуют тебе, - пояснил Юрик.
Сдерживая дрожь, я отвесил иномирянам бодрый поклон и произнес
четверостишие:
Не хороните раньше времени
Того, чья воля не слаба,
Кого булыжником по темени
Еще не трахнула судьба!
Через минуту мы с другом разместились в ладье-лифте. Стюардесса
нажала нужную кнопку, в днище корабля раскрылся люк, и мы начали плавно
опускаться. Под нами находилось четырехугольное здание с плоской крышей.
Стоял ясный день, зеленоватое солнце светило не хуже земного. Из густой
лесной чащи доносились завывания неведомых животных. Я вынул из кармана
плаща берет и поскорее напялил его себе на голову, чтобы Юрик не заметил,
что волосы у меня дыбом встают от страха. Но вот наша небесная ладья
плавно опустилась на плоскую, мощенную каменными брусками кровлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31