Чем больше он старался, тем сильнее нуждался в энергии. Весь радиоактивный материал был быстро извлечен из астероидов и истрачен; пришлось выдвинуть километровую конструкцию и вывести наружу экраны, чем-то напоминавшие мыльные пузыри, а затем превратить их в черные: так они могли уловить больше солнечной энергии – и процесс роста продолжался…
Когда один из тягачей наконец взорвался в результате некой неуправляемой химической реакции в его содержимом, попутно сломав космический парус, улавливавший солнечную энергию, Скеллор решил обуздать этот процесс. Он понял: пока ему больше ничего не требуется, он уже готов проникнуть в подпространство. Однако сознательно остановить свое прорастание сквозь корабль и свернуть солнечные паруса оказалось не так просто. Джайнистская структура внутри его оказывала сопротивление. Это напоминало раздвоение личности, и он дал себе слово не заходить далеко. Он слишком увлекся и позволил рост структуры ради роста, забывая о главной цели – своей работе. Ничего, у него достаточно сильная воля, чтобы справиться с собой.

– «В поселке не нашлось больше грешников, и, чтобы спасти своего мужа от пасти чудовища, Джадж стала воровать еду».
На интерактивной картинке Джадж шагала по горной тропинке с большим мешком еды за плечами. По пути она то и дело совала руку в мешок, доставала оттуда кусок немалых размеров и жадно запихивала его в рот.
Женщина, повинуясь какому-то внутреннему чувству, еще раз проверила обложку книги. Не обнаружив там никаких изменений, она пожала плечами и продолжила читать сказку:
– «На семидесятый день Джадж не нашла ни грешников, ни еды в закромах. Как ни жаль ей было, но пришлось вести на мост Псалмов братца Нулика».
Братец Нулик, должно быть, уже готовился стать святым и обзавестись нимбом над головой, но женщина предвидела его судьбу.
– "Чудовище предстало перед братцем Нуликом во весь рост, но братец не устрашился его.
– Я силен моей верой, Слово Божье – мой бич, и Его милосердие – мое оружие! – воскликнул он".
Мать с сыном внимательно рассмотрели великолепную иллюстрацию.
Приподняв рясу, благочестивый братец показал золотой панцирь на груди, блеснувший на солнце. В правой руке он держал длинное золотое копье, а в левой – кнут.
– "И случилось так, что целый день и целую ночь братец силой удерживал чудовище под мостом… " – продолжала женщина. – А, теперь я вижу!
Братец пьипался поразить силуройна копьем. Наверное, это наскучило чудовищу, и оно лишь одним коготком без труда отклонило оружие братца. Тем временем Собер и Джадж складывали дрова в большой костер.
« – С верой ты непобедим, – провозгласил братец».
Супруги дали силуройну сигнал, и тот схватил Нулика, копье и кнут выпали из рук братца, словно игрушки из неловких рук ребенка.
« – Словом Божьим ты покараешь врагов своих».
Чудовище, очевидно, задумало приготовить из братца кебаб, одной из конечностей оно взялось за кнут и связало Нулика по рукам и ногам.
« – Божьей милостью враги будут повержены».
Теперь стало понятно, зачем были нужны две рогатины по обе стороны костра. Дрова вспыхнули – такого яркого пламени никогда не бывало на Масаде.
" – И мир упадет к ногам твоим! "
Мать с сьшом наблюдали, как быстро поджарился на костре братец Нулик; затем Собер, Джадж и силуройн сняли с него панцирь, будто фольгу, и насладились чудным обедом.

Ломан Дорт сжал в ладонях синюю розу и поднес ее к лицу. Закрыв глаза, он вдохнул нежный аромат цветка и погрузился в воспоминания о далеком детстве. Впрочем, боль от впившихся в руку шипов напомнила ему и о тех временах, когда пришлось на своей шкуре испытать железную дисциплину Септархии. Нет уж, лучше сегодняшний день на «Надежде», среди радужного великолепия и образцового порядка.
Без сомнения, сады Септархии были прекрасны, и Ломан не уставал удивляться этому обстоятельству, так как сами садовники едва ли могли оценить свое творение. Возможно, благодаря «дару» они видели эту удивительную красоту чужими глазами?
Иерарх повернулся к настоятелю монастыря, одетому в темный балахон, туго подпоясанный веревкой из человеческих волос. Монах выглядел изнуренным, словно его терзала какая-то тяжкая болезнь, а вместо глаз у него были старинные кристаллы памяти, хранившие откровения о жизни первых колонистов.
– Говорят, вы создаете свои сады, ориентируясь только по запахам. Обоняние позволяет по-своему видеть ландшафт, и зрячие не в состоянии оценить ваше искусство, – сказал Ломан.
– Такова власть мифа, и незачем развенчивать его. – Настоятель медленно покачал головой.
Иерарх смотрел на ухоженные лужайки и замысловатые клумбы, за которыми возвышалась колоннада главного здания Септархии. Солдаты в белой униформе придавали этой картине некую завершенность. Жаль, что столь гармоничным сочетанием не могут любоваться настоятель и двое его прислужников. Ломан обернулся на своих телохранителей, замерших вдоль изгороди из колючего кустарника с крупными алыми ягодами, потом на Толиса – преемника Клауса. Интересно, понимает ли этот молодой человек всю шаткость своего нынешнего положения?
– Власть без всяких там мифов – вот чему следует поклоняться. А вы продолжаете загружать высшие каналы своими молитвами и песнопениями.
– Так мы служим Господу.
– Они были нужны нам, чтобы не дать Бегемоту завладеть нашим разумом. Но теперь Бегемот мертв, и нужда в том отпала.
– Как вы, лично беседующий с Богом, можете утверждать, что отпала нужда в молитвах?
Ломан вздохнул, кивнул Толису, и спустя мгновение окровавленная рука иерарха сжала пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159