— Я обожаю вас. В моей борьбе мне так важно, иметь от вас хоть слово надежды… Одно лишь слово, слетевшее с ваших уст, придаст мне гигантскую силу, храбрость, перед которой никто не устоит…— О Господи, вы говорите об опасности! — воскликнула Жермена. — Вы считаете, что жизнь моего мальчика находится в опасности?!— Нет, княгиня. Для злодеев он является слишком дорогим залогом, чтобы они посмели причинить ему какой-нибудь вред. А если и возникнет опасная ситуация, я справлюсь с ней сам.— Но вы позволите мне тоже принять участие, не так ли, милый друг? — обратился к нему князь в надежде вступить в борьбу за освобождение своего ребенка.— Это совершенно невозможно, вы все погубите, — оборвал его барон. — Надо быть готовым прибегнуть к хитрости, запугиванию, подкупу, наконец, к силе. А отец не сможет использовать все эти способы.Так как негодяй не хотел уходить, не получив ясно выраженного согласия, он приблизился к креслу Марии и нежнейшим голосом произнес:— Мадемуазель, моя любовь должна обрести утешение. Как все настоящие чувства, она застенчива, она трепещет. Так дайте же мне те заверения, которых я единственно жажду со всей возможной скромностью и пылом…Мария еще раз глубоко вздохнула и храбро заговорила:— Господин барон, вы обещаете мне, что Жан окажется на свободе? Что бедный малыш будет вами доставлен сюда через два дня?— Да, мадемуазель. Дитя князей Березовых будет здесь послезавтра, а возможно и завтра, если я сумею…— Я даю вам свое согласие, господин барон. Вот вам моя рука.Де Валь-Пюизо, едва владея собой, издал радостный возглас. Он жадно схватил тоненькие пальчики девушки и запечатлел на ее ручке пламенный поцелуй.— О, ради вас я посмотрю в лицо тысяче смертей! — заверил он.— Берегите себя, барон, ради нас, а главное, ради нее! — воскликнул князь. — Отныне вы стали членом нашей семьи.— О друг мой, князь… У меня нет слов… Радость душит меня, мысли мешаются…— Будьте сильны, подумайте о нас… И не забудьте, я даю приданое за свояченицей. Выходя замуж, Мария получит два миллиона франков.— Но я ничего не хочу… Ничего не прошу… Ведь я богат!— Это не важно. Хоть деньги не могут составить счастья как таковые, но в жизни могут очень пригодиться.Де Валь-Пюизо счел, что протестовать будет дурным тоном. Он откланялся и пошел к двери, уронив только:— Надейтесь!Когда он ушел, Мария, усилием воли державшаяся на ногах, шатаясь направилась к себе в комнату.Она заперлась на ключ, рухнула в шезлонг и только здесь, наедине с собой, зарыдала и запричитала:— Людовик!.. Людовик, любимый!.. Прости меня, так было 1гужно… Но я умру! Разобью спасенную тобой жизнь, но не буду ему принадлежать! Никогда! ГЛАВА 28 Сочтя Леона Ришара мертвым, бандиты бросили его возле сквера Батиньоль, где так трусливо и подло на него напали.Один из них, казавшийся главным, нагнулся над ним, осмотрел и, видя, что художник недвижим и не дышит, авторитетно заявил:— Готов. А теперь — ходу! Только бы на легавых не напороться.И злодеи преспокойно разошлись в разные стороны.Несчастный Леон долго лежал в темноте, раскинувшись на тротуаре.Двое полицейских, из тех молодчиков, что никогда не появляются там, где в них нужда, и в девяти случаях из десяти волокут в кутузку жертву, а не виновника, приблизились к нему небрежной походкой.Один из них, заприметив распростертое тело художника, сказал:— Гляди, пьяница!Естественно, этот страж закона, в чьи обязанности вменяется охрана граждан, не мог, да и не хотел и мысли допустить о преступлении.Второй тотчас же его поддержал:— Ясное дело, пьянь какая-то валяется. Эти грязные работяги наливаются, как бурдюки.— Надо доставить его в участок.Они подошли и грубо ткнули Леона носком ботинка — инстинктивная грубость людей, в каждом усматривающих правонарушителя, а не пострадавшего.Так как их пинки не вызвали у того ни движения, ни стона, первый жандарм продолжал:— В стельку.Второй наконец нагнулся и заметил на тротуаре кровь.— Чертова скотина, — не то смеясь, не то рассердившись, пробормотал он, — всю мостовую замарал. И ведь придется тащить его на руках.— А может, он и сам дойдет?— Это идея. Тогда не придется бежать за носилками. Взяв Леона под руки, они попытались его поставить.— Эй ты, парень, встань-ка, напрягись!— Да ты только посмотри на него! Как марионетка из кукольного театра, у которой перерезали веревочки!Обхватив художника за спину, жандарм почувствовал теплую влагу, намочившую его руку.Он увидел обагренные кровью пальцы и вздрогнул.— Да это не пьяница. У него из спины кровь хлещет… Эк его, беднягу, отделали!— Ты прав. Ножевое ранение.Наконец-то в их сердцах пробудилась жалость грубоватая, но искренняя. Среди отупевших от инструкций стражей порядка иногда попадаются совсем неплохие люди. Они ведь и сами — выходцы из народа, обладающие прирожденной добротой и способные на благородные чувства, несмотря на грубую работу, которую им доводится выполнять.Пока один побежал на пост, другой прислонил Леона к фонарю и попытался привести его в чувство. Конечно же усилия его ни к чему не привели — Леон оставался недвижим, как труп.На носилках его отнесли в комиссариат и, уложив на раскладную койку и пошарив в карманах, попытались установить личность пострадавшего.Это оказалось невозможным — убийцы унесли все имеющиеся документы.Пострадавшему отмыли от перца лицо, попытались остановить кровотечение и наконец доставили на «скорой помощи» в больницу Ларибуазьер.Дежурный интерн мигом вскочил на ноги.Осмотрев больного, он грустно покачал головой и пробормотал:— Бедный парень!Действительно, состояние Леона было ужасным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173