Из-за одной двери неслась рок-музыка, запущенная на полную мощность, из-за другой – Сибелиус и запах бекона. Выглянув в окно, Смайли увидел двоих, слонявшихся среди каштанов, – их там не было, когда он приехал. Это группа, решил он. Часть группы занимается наблюдением, остальные идут внутрь. Но вот чья это группа – уже другой вопрос. Направленная Москвой? Старшим инспектором? Солом Эндерби? Немного дальше высокий мотоциклист, развернув малоформатную газету, читал ее, сидя на своей машине.
Рядом со Смайли открылась дверь, и на площадку вышла пожилая женщина в халате, с кошкой на плече. На него пахнуло винным перегаром еще прежде, чем она обратилась к нему.
– Собираетесь нас обокрасть, милейший? – поинтересовалась она.
– Вряд ли, – ответил, рассмеявшись, Смайли. – Просто иду в гости.
– А все-таки приятно, когда пытаются понять, кто ты, верно, милейший? – добавила она.
– Безусловно, – вежливо ответил Смайли.
Последний марш был очень крутой и узкий, зато освещенный дневным светом, который падал на ступеньки из забранного проволокой, скошенного слухового окна. На верхней площадке находилось две двери, обе закрытые, обе узкие. С одной из них прямо на него смотрела отпечатанная карточка: «М-Р В.МИЛЛЕР, ПЕРЕВОДЫ». Смайли вспомнил, как они обсуждали с Владимиром, кем ему быть теперь, когда он стал лондонцем и не должен слишком высовываться. Фамилия «Миллер» не представляла проблемы, почему-то старик считал фамилию «Миллер» даже импозантной. «Миллер – c'est bien, – объявил он тогда. – Миллер мне нравится, Макс». А вот «мистер» уже не нравилось. Он настаивал на том, чтобы именоваться генералом, затем снизил требования до полковника. Но Смайли в своей роли викария стоял насмерть: «мистер» доставит куда меньше хлопот, чем вымышленное воинское звание в несуществующей армии, заявил он.
Смайли решительно постучал, зная, что тихий стук выглядит куда подозрительнее, чем громкий. Он услышал эхо и больше ничего. Он не услышал ни шагов, ни внезапного прекращения какого-либо звука. Он крикнул в почтовую щель: «Владимир» – так, словно пришел навестить старого друга. Затем выбрал ключ из связки и вставил в замок – ключ застрял; он вставил другой – ключ повернулся. Он вошел и закрыл за собой дверь, ожидая, что его сейчас стукнут по затылку, но предпочитая, чтобы ему проломили череп, размозжили лицо. У него вдруг закружилась голова, и он понял, что затаил дыхание. Все та же белая краска, заметил он, та же тюремная пустота. Та же неестественная тишина, как в телефонной будке; та же смесь запахов общественного места.
«Тут мы и стояли, – вспоминал Смайли, – все трое, в тот день. Мы с Тоби – по бокам, подобно буксирам, которые тащат старый линейный корабль. У агента по торговле недвижимостью это именовалось „верхний этаж со всеми удобствами“.
«Отчаянно плохо, – заключил Тоби на своем овенгеренном французском, спеша, как всегда, высказаться первым и уже повернувшись к двери, чтобы уйти. – То есть хуже некуда. То есть следовало мне сначала самому посмотреть, я поступил как идиот, – оправдывался Тоби, видя, что Владимир по-прежнему не двигается. – Генерал, прошу, примите мои извинения. Это настоящее оскорбление».
Смайли, со своей стороны, заверил старика:
«Мы в состоянии сделать для вас гораздо больше, Влади, много больше, – просто надо поднажать».
Но старик смотрел в окно, как и Смайли сейчас, на лес печных труб, на черепичные и шиферные крыши, раскинувшиеся за парапетом. Внезапно он опустил свою лапу в перчатке на плечо Смайли.
«Лучше приберегите денежки, чтоб пристрелить этих свиней в Москве, Макс», – посоветовал он.
По щекам Владимира катились слезы, он все с той же улыбкой, подтверждавшей его твердую решимость, смотрел на трубы, показавшиеся ему московскими, и на свои таявшие мечты о том, что он когда-либо снова заживет под русским небом.
«Остаемся здесь», – безапелляционным тоном наконец объявил он, словно прочертил по карте последнюю линию обороны.
Вдоль стены вытянулась узенький диван-кровать, на подоконнике стояла плитка. По запаху извести Смайли определил, что старик сам подбеливал свое жилье, закрашивая пятна сырости и замазывая трещины. На столе, за которым он работал и ел, стояла старая машинка «Ремингтон», лежала пара потрепанных словарей. Переводы – работа ради нескольких пенни, чтобы пополнить пенсию. Отведя назад локти, словно у него заболела спина, Смайли выпрямился во весь свой небольшой рост и приступил к знакомому похоронному обряду по шпиону, отошедшему в мир иной. На сосновой тумбочке у кровати лежала Библия на эстонском языке. Он осторожно прощупал ее – не вырезано ли пустот, затем повернул корешком вниз и встряхнул – не вылетит ли бумажка или фотография. Открыв ящик тумбочки, он обнаружил бутылочку с патентованными таблетками для восстановления сексуальной потенции и хромированную планку с тремя ленточками от медалей Красной Армии за доблесть. «С прикрытием покончено», – подумал Смайли и подивился, как это Владимир и его многочисленные приятельницы умещались на такой узенькой кровати. В изголовье висела фотография Мартина Лютера. Рядом с ней – цветная литография под названием «Красные крыши старого Таллина», которую Владимир, должно быть, откуда-то вырвал и наклеил на картон. Вторая картинка изображала «Побережье Казари», третья – «Ветряные мельницы и развалины замка». Смайли провел рукой за каждой из них. Внимание его привлекла лампочка у кровати. Он щелкнул выключателем и, когда свет не зажегся, вытащил вилку из розетки, отвинтил лампочку и обследовал деревянную основу, но – пусто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135