— Живые, само собой. Я каждую ночь бродил по городу, меня как тянуло что-то, то есть, понятно что, конечно… У метро как-то вечером познакомился с одной теткой. Она кроликов продавала, сказала, что разводит их. Ну, я у нее телефон взял, сказал, что мне кролики нужны. Вечные их тоже ели…
— Жалко…
— Вообще жалко. Я же понимаю, что ты скажешь. Что они хорошенькие и все такое. Я все понимаю. Но когда я первого кроля купил, такой голодный был, что сожрал его прямо на улице. Как мороженое. Только отошел в сторонку, чтобы никто на меня не наткнулся… Знаешь, по-моему, им не больно, как и людям. Они в транс впадают…
— Все равно…
— Думаешь, людей лучше? Ноу проблем, сестра, средний смертный — субъект совершенно беззащитный. Можно и крови хлебнуть, и вообще убить — насколько я понимаю, можно и не убивать, но все-таки… Думаешь, лучше кроликов жалеть, а не…
— Да нет, что ты! Просто я не знаю, как я буду…
— Брось, все будет нормально. Ты же жареную курицу ешь, верно? Или телятину там, свинину? Они тоже раньше живые были, эти коровы-свиньи, просто человек смертный-то по сути своей хищник. Не психуй раньше времени. Выпей еще вина, не бойся, вампиры от кагора не пьянеют.
Женя докурил последнюю сигарету и скомкал пустую пачку. Ляля устала, слушала, опираясь локтем на подушку, уже полулежа — Женя отметил, что его кровь окончательно прижилась в ее жилах: Лялино личико вытянулось, стало аристократически бледным, веснушки пропали, глаза приобрели острый яркий блеск и легкий кошачий раскос, волосы отсвечивали платиново-белым… Лялин возраст растворился в крови вампира — теперь уже непонятно, пятнадцать лет или сто пятьдесят, с виду, конечно: ночное божество, сумеречный эльф, непорочная прелесть опочившей отроковицы. Настоящий вампирчик.
— Царица ночи, — сказал Женя хмуро — и вдруг случайно улыбнулся.
Ляля поставила бокал на край стола. Потерла глаза. И села, чтобы обнять Женю за шею.
— Знаешь, что? Ты не переживай, — сказала она очень серьезно. — Я буду стараться, чтобы все получилось. И даже кроличью кровь пить. Я у тебя останусь, да?
— Да, — грустно сказал Женя и опять опустил глаза.
— Ты не хочешь, да?
— Нет, я хочу, просто…
— Ничего и не просто. Если бы не ты, меня бы убили и все. И не… не грусти, пожалуйста.
Женя почувствовал, что Ляля тоже приняла решение.
— Ты теперь-то позвонишь домой?
— Ага, — сказала Ляля.
Взгляд у нее сделался острым и живым. Женя вдруг подумал, что она может быть настоящей плутовкой. Когда захочет. И что она куда шустрее, чем ему показалось.
Он принес из прихожей телефон.
Ляля набрала номер. Трубку взяли почти сразу же. Все, как полагается: «Мерзавка. Немедленно домой. Немедленно».
— Мама, я не могу прийти, — сказала Ляля, и ее лицо вдруг заледенело, как у вампира из клуба. — Я уже мертвая.
На другом конце провода разразились целой бурей эмоций. «Мерзавка» и «ты у меня еще получишь» Женя расслышал так явственно, будто Лялин оппонент стоял в его комнате.
— Ты не поняла? — в Лялином голосе вдруг послышалось что-то очень странное, почти веселое. — Я умерла! Меня убили! По-настоящему убили! Как ты всегда говорила! Чужой мужик с ножом — потому что я поздно возвращалась! Ты все говорила правильно! И я теперь мертвая и больше никогда не приду!
Она медленно положила кричащую трубку на рычаг и повернулась к Жене с выражением мстительной радости.
— Злюка отвратительная, — сказал Женя, которому почему-то начало передаваться то же самое чувство. — Крыска неприятная. Тебе не стыдно?
— Нет, — сказала Ляля. — Почему? Я же сказала правду.
— Хорошие девочки с мамами разговаривают мягко и вежливо, — сказал Женя, скорчив менторскую мину.
— Это когда мамы разговаривают мягко и вежливо. И вообще — это живые девочки, — закончила Ляля с победоносным видом и зевнула.
Женя встал со стула.
— Нам уже давно спать пора, — сказал он. — Вампиры спят днем. Ты подымись на секундочку, я покрывало сниму, а то на нем кровь. Тебе удобно на тахте? Класс, спи пока там, а я буду в спальнике. Потом раскладушку купим.
Женя свернул покрывало в небрежный узел. Вытащил из шкафа спальный мешок. За стеной затрещал будильник, завозились, стукнули, затопали.
— Соседи проснулись? — спросила Ляля.
— Они…
Шаги переместились из комнаты в коридор и кухню, на кухне бесцеремонно забренчали посудой, включили воду… Женя раздраженно мотнул головой.
— Барыня Нина Петровна изволили встать… черт…
— Ничего, — сонно сказала Ляля. — Я все равно усну — спать так хочется…
— Конечно, спи, сестра…
«Барыня Нина Петровна» переместились в ванную. Щелкнули выключателем — и сипло, но громко выматерились, а уже через минуту грохотали кулаком в Женину дверь.
— Женька, мать твою ити, скажи своей бабе, пусть тряпки в кровище из ванны заберет! Совсем, туды т твою…
Женя в сердцах швырнул на пол постельное белье и выскочил в коридор, грохнув дверью. Через секунду Ляля услышала рык, от которого по коже пробежал мороз, и звук, похожий на металлический лязг захлопнувшихся створок капкана, а сразу за этим — хриплый вопль. Потом стало очень тихо.
Женя вошел в комнату с ворохом окровавленного тряпья. Он улыбался самой дружеской улыбкой.
— Ты ее — что? — шепотом спросила Ляля.
— Ничего, — Женя усмехнулся. — Так, пугнул немножко, чтобы не орала матом с утра пораньше и при порядочных людях. Но ты-то не боишься, правда?
Ляля улыбнулась в ответ и кивнула. По кухне порхали эфирные феи, не касающиеся пола, едва ощутимые, почти беззвучные. Ляля хихикнула и свернулась, не раздеваясь, на тахте уютным клубочком. Женя вздохнул, запер дверь в комнату на замок и расстелил спальник…
Сон был — как теплое молоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89