— Ну да, почему бы вампирам и не праздновать Рождество! — сказал я и толкнул его плечом.
Джеффри рассмеялся и показал мне пару красненьких елочных шариков на шелковой ленточке.
— А мне нравится, — сказал он. — Симпатичный обычай, не говоря уже о восхитительном запахе.
— Ну, хорошо, — сдался я. — Украшаем елку и водим вокруг хоровод.
— И поем «Маленькой елочке холодно зимой».
— Нет, лучше «В лесу родилась елочка».
— А кто ее родил? Колко же ему было…
— Да ну тебя, пошляк!
Джеффри принес бутылку кагора и стаканы. Я бы, пожалуй, хлебнул и чего-нибудь покрепче — мы с ним жили одним кагором. Он взглянул на меня и сказал:
— Как-то не тянет охотиться. Может, в клуб сходим?
— Клуб вампиров — это круто, конечно, но опять же консервы, дьявольщина, а я шоколадку хочу!
А если серьезно, я с удовольствием посмотрел бы на клуб — но уж слишком здорово было дурачиться. Впрочем, Джеффри понял, что мне интересно — мы стали собираться и пикироваться по ходу процесса.
Мне ужасно нравилось жилье Джеффри — маленькая квартирка под самой крышей высотного дома. Я оценил тишину, тепло и великолепный заросший двор под окном. Еще меня тронул портрет де ля Сола — бледного парня в шикарном старинном костюме, при шпаге, темноволосого, с чертиками в прищуренных глазах. Похоже, этот портрет писали в те времена, когда Мигель уже был вампиром — и здорово вышло, насколько я понимаю в живописи. Джеффри был прав — де ля Сола мне действительно понравился. Я решил, что он был сильный и отчаянный, и совершенно смирился с его местом в Джеффриной биографии. В общем, когда Джеффри предложил сначала пожить у него, я согласился, не раздумывая. Единственным композиционным излишеством в его логове, на мой взгляд, конечно, был роскошный гроб черного дерева с белым атласом и кружевами внутри. Каждый раз, когда он попадался мне на глаза, хотелось прикалываться со страшной силой.
— Здорово, конечно, дрыхнуть, как граф Дракула — сказал я, когда очередной раз об него споткнулся. — Но подозреваю, что в этом гробу ты похож на покойного главу правительства.
— Просто привык, — сказал Джеффри и посмотрел на гроб с симпатией. — В свое время это считалось хорошим тоном. Это, между прочим, очень старый гроб, еще испанского времени, мой талисман, если хочешь.
— Ну да, антиквариат! Понимаю, как говорится, цинковые — долговечнее, зато деревянные — полезнее для здоровья.
Джеффри фыркнул и уязвлено заявил:
— Я же не возражаю против твоей нелепой человеческой манеры спать на диване.
— Я не заметил, чтобы сегодня тебе было неудобно на диване.
— Это только за компанию, и потому, что тебя в гроб не затащить. Я думаю, ты еще освоишься.
— Нет уж, я так как-нибудь. Лучше мы так, по привычке, пока еще шевелимся.
Джеффри замахнулся диванной подушкой, но я пригнулся за спинку кресла.
— Так мы никогда не выйдем, — сказал Джеффри.
— Ладно, перемирие, — сказал я и влез в куртку.
Через пару минут мы вышли из квартиры и спустились вниз. Уже на лестнице пахло жестоким холодом. В открытую дверь подъезда ворвался морозный воздух. Мы нырнули в ночь, как в черную прорубь с ледяной водой — и от этого стало так же холодно, жарко и весело.
У Джеффри не было машины — по-моему, он так и не отвык от кабриолетов на лошадиной тяге. Но против моей он ничего не имел.
В результате вместо бестолковой болтовни я слушал ценные сведенья об избранном обществе, в которое мы направлялись.
— Настоящих Вечных Князей там почти нет, так, детки — но в сущности, так или примерно так было всегда на любом вампирском сборище, — говорил Джеффри. — Вообще, слухи о бессмертии вампиров сильно преувеличены. Мало кто из них живет достаточно долго — для этого нужен определенный склад ума, темперамент, да и любовь к жизни не последний компонент. Одиночки первые лет пятьдесят развлекаются убийствами и злодействами, а потом пресыщаются этой суетой до тошноты и прекращают спектакль сами или подворачиваются людям, что кончается так же. Истерики кончают с собой в первые лет десять. Дураки нарываются на неприятности. Моральные уроды опускаются, начинают жрать мертвечину, вырождаются в упырей, мерзких тварей, лишенных силы, быстро издыхают. Женщины довольно часто становятся настоящими монстрами — ведь вампир не может забеременеть и родить, а секс некоторым образом меняет смысл. Инстинкт притупляется, в семье и муже отпадает надобность, к тому же появляется возможность проявить скрытую злобу, которая встречается у прекрасных дам чаще, чем кажется. В общем, живут они иногда подольше, но держаться от них целесообразно подальше.
— Ну и что же представляет из себя эта тусовочка?
— Да так, резвящаяся молодежь. Быстро учатся ломаться, придумывают себе шикарные nome de guerre, псевдонимы, придумывают, чем время занять. А в сущности, такие же вампиры, как везде — трогательная смесь силы с беззащитностью. Меняются пассиями, закатывают скандалы и сцены, сплетничают, злятся — совсем как люди, только обнаженнее.
— Духовный некрофилический стриптиз.
— В этом роде.
— А этот мальчик с девичьими глазками?
— А, Андрей? Устроил аукцион с твоим телефоном. Развлекает девиц и своего смертного приятеля. Мучается от одиночества. Из истериков.
— Гаденыш.
— Гаденыш. Но я рад, что тебя не убили, а отметили.
Я тормознул у парадного подъезда. Напротив роскошного входа в клуб с льдисто-голубой надписью «Лунный бархат» над стеклянными евродверями была оборудована автостоянка. И ее украшал серебряный «Кадиллак».
— Вообще-то, — заметил Джеффри, — лошади всегда были печальной необходимостью. Животные Вечных не любят, чуют существа из инобытия, с совсем другой природой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89