— Да, порядок. А Цыпка где?
Как-то она странно растерялась, смутилась, умолкла… Генка сел. Увидел незнакомого бледного парня. Парень крутил в руках незажженную сигарету. Вокруг был то ли пустырь, то ли парк, где любила гулять Цыпочка… Вспомнил!
— Где Жанна?! Что с ней?!
— Слушай… ты не психуй, да?… Так вышло…
— Что с Цыпкой?!
Генка вскочил. У испуганной девчонки без мазы и спрашивать, но парень знает. Заглянул парню в лицо.
— Ну, ты скажешь или нет?!
— Это как бы… твоя подруга?
— Невеста это моя, якорина! Где она? Что с ней? Что со мной было, а?
— С тобой-то все просто. Тебя по голове стукнули. Сзади. Да?
— Мля… Наверно… А не болит… Да фигня это все. Цыпка-то? Ты ее видел? Маленькая такая, темненькая, в серой куртке?
Что ж ты отвернулся? Что-то случилось? С ней что-то случилось, да? Из-за этих подонков? Точно, это, наверно, кто-то из них мне долбанул по кумполу. Как только подобрался? Но я-то тоже… Неужели они ей что-то сделали? Господи…
— Слушай, братишка, ну не тяни ты за душу! Вот тут, на скамейке этой козлы какие-то пиво пили — прикопались к нам с Цыпкой… драться пришлось… А потом мне по башке вот… и не помню ни черта — что тут было-то? Они — что?…
— Ты… прости, так вышло. Я ведь слышал, как твоя девочка кричала… только… поздно. Не успел…
— Как — не успел?
Потом Женя и Ляля стояли рядом с провалом, в кирпичной стене руины и смотрели, как Генка обнимает мертвую девушку. Он захлебывался от слез, он дышал на ее ледяные руки, чтобы они стали теплее — и выл, как волк, у которого разорили логово и подстрелили волчицу.
Ляля порывалась сунуться помочь. Вставить слово. Успокоить. Женя ее удерживал. Смотреть на парня было страшно, но Женя понимал, что через некоторое время тот возьмет себя в руки. Он уже знал, что скажет Генке.
Сизый, голубой, лиловый сигаретный дым плыл по комнате слоистыми волнами, клубился, повисал вокруг лампы фантастическими облаками… Ляля открыла форточку, но толку от этого было мало — оставалось только укутаться в китайский плед с красными драконами и высунуть нос в самое окно. Так она и сидела на тахте у форточки, свернувшись пушистым клубком, когда двое вампиров пили кагор за столом с пластилиновыми статуэтками.
— Слышь, Микеланджело, а водки нет у тебя?
— Водки нет, но есть такой как бы ликер, клюква на спирту… И я не уверен…
— Мне по фигу, в чем ты там не уверен, — слезы текут и текут, а Генка, похоже, их не чувствует и не понимает, что плачет, даже пытается усмехнуться. — Безмазовейшая штука — это пойло твое. Пусть ликер хотя бы…
Женя порылся на своих полках, достал стеклянную флягу с красным, бухнул на стол, вытащил рюмки.
— За… кх… — и сделан вид, что невозможно договорить не из-за рыданий, а из-за приступа кашля.
Генка опрокинул рюмку залпом — и задохнулся, согнулся вдвое, закашлялся уже по-настоящему, до рвотных судорог, схватился за горло… Женя посмотрел сострадательно.
— Спиртное такой крепости нам теперь лучше не пить, старик. Мы его не усваиваем — обмен веществ поменялся.
Да иди ты в… Бэтмен! Мир спасать решил и меня заодно? А на хера его спасать, этот гребаный мир?! Справедливости в нем нет, доверия нет, честности нет — ни пса нет, так зачем?! Кролей, говоришь, едите? А почему? Вы вампиры или где?! Ляльку, говоришь, маньяк приложил? Что ж ты его отпустил, Бэтмен?! Чтоб он еще какую-нибудь девчушку — как Ляльку?
— Да ты не ори — соседи как бы…
— Имел я твоих соседей! Люди — венец творения! Гадина — алкашка, стервоза, дура, а посмотрела, как королева на вошь, мля… Ночью ей шумят! Она, значит, всегда спит, аки ангел?
— Да успокойся ты… Ну правда — не ори.
— Плохо мне, Бэтмен… Ужас, до чего херово… За чем мы ее там оставили?
— Для милиции… ты ж понимаешь, что сам-то уже вне закона как бы?
— Имел я эту милицию! Найдут они! Жди! А если случайно и наткнутся — что из того?! Давить-то гадов нельзя теперь! Цы… ч-черт… она будет лежать в… кх… мля! А они — на зоне пальцы гнуть, да?! Крутые мальчики?! Нет уж, я сам! Я сам найду! И, богом клянусь, им мало не покажется!
— Вот.
— Что — «вот»?
— Согласись, был смысл тебя как бы… перетащить. Лялечка очень хотела. Я как раз спорил, но она почуяла что-то… Догадалась. Поэтому мы тебя и убеждали уйти. Потом-то, когда ее… ну… найдут как бы — ты уже не ушел бы, правда? Остался бы. И как ты объяснил бы, что тебе на солнце нельзя? Сгорел бы.
Генка поднял острое, белое, мокрое лицо с черными тенями под глазами и кивнул.
— Я понял, Бэтмен. Ну, спасибо…
Весь день, короткий и серый, Генка дремал на Женином расстеленном спальнике бок о бок с ним самим. Мучился кошмарами, стонал, всхлипывал — но не мог проснуться из-за того темного оцепенения, которое часто овладевает вампирами днем. Вечером чистил в ванной одежду, рявкнул на «барыню Нину Петровну», которая только и заметила с уважением в голосе, что он — редкий сукин сын, умылся, допил Женин кагор и сообщил:
— Я ухожу.
— Куда?
— Домой. У меня — квартира, хорошая квартира, двухкомнатная, купил вот, чтобы…
— Слушай, Ген, отдельная квартира — это хорошо, конечно, но…
— Что — «но», Бэтмен?
— Неспокойно как бы.
— Слушай, Женька, меня уж достало сидеть тут у тебя и сопли мотать! Я хочу привести мозги в порядок. Приведу — заскочу. Что ты говорил — я все запомнил. Будь, Лялечка.
И ушел, оставив Женю в состоянии легкого недоумения.
— Он придет еще, — сказала Ляля. — Давай гулять не пойдем, а?
Женя согласился. И Генка вправду вернулся, и даже гораздо раньше, чем ожидали Женя с Лялей. И уж значительно раньше, чем он сам ожидал.
На лестнице в подъезде почему-то было, как сказал бы Бэтмен, неспокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89