Улица почти пуста. Машин не видно, и лишь одинокие прохожие вышагивают по проезжей части, не решаясь ступить на провалившиеся тротуары, где свежая пороша присыпала ледяную корку на толстом слое несчищенного снега, утрамбованного за зиму тысячами ног. Он родился на другом конце улицы, неподалеку от Сретенских ворот, всего в километре от площади Дзержинского. Эти два конца и были его мирком: здание КГБ на ближнем конце, а на дальнем конце, упирающемся в Бульварное кольцо, – полуразрушенный Рождественский монастырь. Вот в нем-то, в монастыре, он и родился.
Уже в ту пору монастырь разрушался. До революции он был одним из самых больших в матушке России женских монастырей, во время революции его закрыли, а в двадцатых годах заселили семьями рабочих, искавшими кров над головой в разоренной и обветшалой Москве. Так эти люди и продолжали жить здесь до наших дней. Монастырь по-прежнему служил жильем и по-прежнему продолжал разрушаться.
Уже давным-давно Соколов перестал интересоваться улицей Дзержинского: он так часто бывал здесь, что знал ее как свои пять пальцев, хотя в последнее время ему все реже приходилось ходить этим путем. Освещенные светло-голубым и желтым светом вывески магазинов ярко сверкали сквозь продолжающий сыпать снег, но Соколов не смотрел на них – он их знал наперечет.
Из глухих подворотен тянуло запахом кислой капусты, смешавшимся с запахом сырой штукатурки и мочи – ему знаком этот «аромат», сейчас почти неощущаемый из-за зимы, но все же неистребимый.
Он завернул в распахнутые ворота монастыря, не закрывающиеся вот уже семьдесят лет. Затем ему пришлось осторожно ступать по отлогому подъему, вымощенному скользким, обледенелым булыжником и ведущему к церкви. Падающий снег мешал видимости, хотя сам снег и заставил вечер немного посветлеть. Но он знал эту церковь, знал каждый камень, даже не видя его. Теперь церковь объявлена государственным архитектурным памятником. А в дни его детства ее использовали как своего рода карьер, где выламывали камни, чтобы подпереть покосившиеся жилые дома, в которые переделали монашеские кельи, встроенные в монастырскую стену с внутренней стороны. Потом «карьер» прикрыли, а жилье стало рушиться еще быстрее, чем прежде. И куда только катится мир? Спасают руины древних церквей, в то время как разбиваются вдребезги судьбы живых людей…
«В мое время…» Кажется, с тех пор прошла целая вечность. А он все еще живет. И даже все еще не чувствует себя пожилым.
Павел Федорович Соколов, ныне полковник госбезопасности, родился в 1930 году в Москве. Его отец был большевик, дослужившийся в правительстве до поста заместителя народного комиссара легкой промышленности. Павел не помнил матери, которая умерла от лихорадки, когда ему было всего два года. Родился он в коммунальной квартире, встроенной в стену старого Рождественского монастыря. Впоследствии его отец мог бы получить более комфортабельное жилье, но не захотел отрываться от рабочих: чем я лучше их?
По соседству жила одинокая женщина, учительница музыки Вера Степановна. Они пользовались общей кухней. Хотя Вера Степановна никогда не была замужем, у нее была дочь Ольга. Павла и Ольгу водили в один и тот же детский сад. Вера любила Павла и присматривала за ним по вечерам, пока отец был на работе. В редкие дни, когда тот приходил домой пораньше, все они собирались на кухне. Вера пекла блины и рассказывала о детях, учившихся у нее в школе. Отец Павла считал, что его сыну полезно послушать разговоры взрослых.
В тот памятный вечер, когда отец вернулся домой раньше обычного, шел холодный дождь, но, даже не пройдя на кухню и не пообедав, он попросил Павла пройтись с ним немного. Это было вовсе уж необычным, и Павел обрадовался прогулке. Он надел галоши и дождевик, и они вышли во двор. Отец объяснил Павлу, что намерен рассказать ему нечто важное. Жизнь преподносит много неожиданностей, в том числе и неприятных, и он хочет, чтобы Павел запомнил: что бы ни случилось, его отец – честный человек, посвятивший всю свою жизнь служению народу и товарищу Сталину. Потом они вернулись домой.
В ту же ночь Павел услышал непонятный шум и почувствовал, что в комнате горит свет. Открыв глаза, он увидел троих странных мужчин и торопливо одевающегося отца. Один мужчина стоял у двери, другой – возле отца, а третий просматривал какие-то бумаги.
Не говоря ни слова, Павел взглянул на отца и глазами спросил его, что происходит. Тоже не произнося ни слова, отец подошел к нему и пригладил ему волосы. Он посмотрел сыну прямо в глаза и произнес: «Все будет в порядке». Потом они вышли, трое мужчин и отец, а мальчик выбежал в коридор и наткнулся на Веру Степановну, вышедшую на шум, накинув халат и платок. В глазах ее стояли слезы. Она обернулась к нему и сказала дрожащим голосом: «О, тут же холодно» – и посмотрела на его босые ноги на холодном полу. Она взяла его на руки, и он почувствовал, как намокла на нем рубашонка от ее слез.
Странные мужчины увели с собой отца, Вера Степановна принесла Павла к себе в комнату и уложила в свою постель, где уже хныкала Ольга. Он лежал как перепуганный крольчонок, а она тихонько плакала. Ближе к утру все уснули.
Отец так никогда и не вернулся домой.
Несколько лет Вера Степановна заботилась о Павле, а потом заболела и вскоре умерла. Ее сестра с мужем, быстро провернув это дельце, вселились в опустевшую квартиру. Ольгу они взяли к себе, а мальчику места в квартире не нашлось.
Так Павел попал в детский дом, основанный самим Феликсом Дзержинским, где окончил среднюю школу. В восемнадцать лет он ушел служить в армию, а после демобилизации его направили в школу МГБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116