Когда посетителей в клинику не пускали, Чантурия частенько бродил пешком по центру Москвы. Он открыл для себя улицу Богдана Хмельницкого, названную так в честь украинского гетмана, присоединившего Украину к России. На этой улице было много маленьких магазинчиков, где продавались цветы, сладости и другие незатейливые товары. Кондитерская размещалась в старинном здании, витиевато украшенном орнаментом в традиционном русском стиле. Позади него высилась безобразная, недавно построенная коробка административного здания. Его дедушка, думал Серго, стыдился бы таких домов.
Как-то днем Серго попал вместе с дядей Георгием в «Детский мир» – огромный универсальный магазин невдалеке от улицы Богдана Хмельницкого. У Микадзе не было детей, но он любил делать подарки детям своих друзей.
Итак, он вместе с Серго отправился в «Детский мир» по широкому бульвару с деревьями посредине. В конце бульвара раскинулся сквер, а за ним открывалась просторная площадь с каким-то памятником посредине. Над площадью нависла громада здания, окрашенного в светло-желтый и рыже-коричневые тона и обрамленного серым гранитом по фундаменту. Здание казалось каким-то странно утяжеленным из-за своих форм – массивных, мрачных и полных непонятной таинственности.
– А это что за дом? – поинтересовался Серго.
– Это? – рассмеялся Микадзе. – Да это Лубянка. Над этим названием большинство людей не смеялось, даже в те дни, через пятнадцать лет после похорон Сталина. Там размещались штаб-квартира и тюрьма КГБ – Комитета государственной безопасности. Это страшное здание окрестили так по древнему названию улицы, на которой оно стояло, хотя улицу давно уже переименовали в честь Феликса Дзержинского, создателя первой советской политической полиции – ЧК, предшественницы КГБ.
– Пройдем мимо него, – предложил Серго.
– Хорошо, пройдем, – согласился Микадзе, хотя и немало удивился.
Серго легко различал в толпе, снующей вокруг здания, кагэбэшников в гражданской Одежде. Они не смешивались с толпой, люди обходили их. С интересом посмотрел он на мужчин в форме, входящих в здание и выходящих из него, двигающихся размеренным, четким шагом. И он подумал, что, если бы стал одним из таких людей, мама никогда больше ничего не боялась бы.
Но лишь спустя пять лет, после армейской службы, он смог сказать матери, что решил поступать в школу КГБ. Она сперва не могла поверить, что ее сын избрал такой путь. Она думала, что он станет архитектором, как и она сама, или же артистом, как многие их друзья. Только не сотрудником КГБ.
Он не объяснил ей причину. – Ну что же, – только и сказала она, употребив поговорку, что лучше вынести удар от любимого, чем от незнакомца.
Как видно, мысль о возможности вообще избежать удара никогда не западала ей в голову. В этом она больше походила на русскую, нежели на грузинку.
Теперь мать Серго жила в центре Тбилиси, через улицу от проспекта Руставели – главной транспортной артерии города. Дом был построен по проекту ее отца. Он вспомнил, что мать переселилась в этот дом, когда он уже служил в органах госбезопасности. Как она гордилась, показывая ему высокие потолки в квартире, прекрасный вид, открывающийся из окон, двор с детской игровой площадкой! Как она гордилась тем, что этот дом создал ее отец!
Такси свернуло с обычного пути.
– Проспект Руставели закрыт, – объяснил водитель, – идет забастовка.
– Что скажешь об этом? – спросил Серго. Мать только рассмеялась:
– Да тебе же, наверное, больше известно, чем нам! Она всегда считала, что раз у него такая работа, то он должен знать все, что творится в Грузии, даже то, что происходит в ее жизни.
– Но все же объясни мне.
– Студенты перекрыли проспект. У них плакаты – сам увидишь. Протестуют. Гласность в действии.
– А чего они хотят?
– Свободу Грузии, – ответила мать. Странно было слышать политический лозунг из уст матери.
– Это написано на их плакатах?
– Да. Один из наших соседей – активист Фронта освобождения Грузии, его фамилия Цагарели, может, помнишь его? Он, наверное, зайдет к нам – придет агитировать тебя. Я ему сказала о твоем приезде.
– А он что, забыл, где я работаю? – спросил Серго, хотя прекрасно понял, что мать всего лишь шутит. – Как долго протянется эта забастовка?
– Дня три-четыре. Все началось с голодной забастовки женщин. Чего они добивались, я не знаю. Это как-то связано с абхазцами – они хотят отделиться от Грузии, Грузия – от России, а грузины не хотят отделения Абхазии… Я ничего не понимаю. Георгий знает. Я тебе говорила, что он сегодня ужинает с нами?
– Да нет. Ты писала, правда, что его освободили.
– А хорошо, что он придет?
– Конечно. Я и сам думал, как бы его разыскать.
– Он тебе все и объяснит.
Несмотря на предупреждение матери, он оказался не готов встретить такого Георгия. Он помнил его высоким симпатичным мужчиной, с развевающейся гривой черных волос и голосом, звеневшим как золото. А кто же теперь перед ним? Старый человек, с впалыми щеками, слабыми, трясущимися руками, опирающийся на трость…
Мать вышла на кухню, и через пару минут комнату наполнил аромат лепешек с острым сыром – она принесла хачапури.
– О, Мария приготовила хачапури! – с восторгом воскликнул Георгий. – Помню, как я ел их в последний раз, это был такой памятный вечер, что я жил воспоминаниями о нем целых десять лет.
Он говорил размеренно, с болезненной точностью, каждое слово будто путешествие в прошлое.
– А ты помнишь, Серго?
Серго Чантурия тот вечер не помнил. Он хотел бы вспомнить, да не мог. Но зато он помнил другое. Например, как он впервые пришел домой после окончания школы КГБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116