ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Настоящей была вот эта разбитая грунтовка, по которой Катя наверняка не смогла бы проехать после самого скромного дождя, и лес впереди... Настоящим было небо над головой и подсохший огрызок прихваченного еще из Москвы бутерброда, усталость и боль в ноге... Шишка на затылке тоже была настоящей, и Катя старательно пыталась не думать о ней — в конце концов, это можно было пережить, а вот придись удар в лицо — это была бы катастрофа.
Через двадцать минут, взяв штурмом подъем, мало чем отличавшийся от недавно преодоленного спуска к реке, Катя въехала в сосновый бор — такие ей до сих пор доводилось видеть разве что на полотнах Шишкина и на многочисленных бездарных копиях с них. Медно-рыжие стволы сосен возносились высоко в небо идеально ровными, без единого изъяна колоннами. Им, конечно, было далеко до секвой Северной Калифорнии, но это были сосны, а не какие-то секвойи, порой казавшиеся Кате все-таки не совсем настоящими, словно их отлили из пластика на каком-нибудь заводике в штате Мичиган и понатыкали кругом для украшения пейзажа.
Она опустила стекло и ехала, вдыхая пахнущий разогретой смолой воздух. Пыли здесь не было, и Катя радовалась жизни минут десять, после чего двигатель «Опеля» вдруг начал чихать и в конце концов после непродолжительной агонии заглох, больше не пожелав заводиться. Пару минут потерзав стартер, Катя бросила бесполезные попытки и изо всех сил треснула кулаком по баранке.
— Окочурился, дохлятина? — с обидой спросила она у «Опеля».
«Опель», разумеется, ничего не ответил. Причина отказа двигателя была очевидна, и, немного успокоившись, Катя без труда обнаружила ее.
В баке «Опеля» кончилось горючее.
Катя обругала себя последними словами и некоторое время сидела за рулем, ничего не предпринимая. Она подумала, что в последние несколько часов слишком часто присаживается отдохнуть. Говоря по совести, больше всего ей сейчас хотелось просто уснуть. Сиденье было мягким, до наступления ночной прохлады оставалось еще часов шесть-семь, и, видит Бог, она нуждалась в отдыхе, по-настоящему нуждалась. Через шесть часов сна она снова будет способна принимать решения и немедленно претворять их в жизнь, а ведь это именно то, за что так хвалил ее Щукин... «Ах, Голова, Голова, — подумала Катя, — как же это ты? Ох, доберусь я до тебя...»
Она заметила, что уже почти заснула, и резким движением села прямо. Как бы ни хотелось ей вздремнуть, делать этого вблизи от недавно покинутого города было нельзя. Она не знала, какова ситуация. Возможно, никто даже и не думал ее искать, но рисковать все-таки не стоило. Не давая себе времени на размышления, она с усилием вырвалась из объятий мягкого кресла и выбралась из машины.
Набросив на плечи куртку и прихватив свою спортивную сумку, она двинулась прочь от машины, стараясь не оглядываться. Голова у нее гудела, растянутая лодыжка тягуче выводила жалобные песни, заставляя Катю прихрамывать и сильно замедляя движение. Катя подумала, что представляет собой довольно жалкое зрелище — от этого уже оставался всего один шаг до того, чтобы начать по-настоящему жалеть себя, но она так и не сделала этот шаг... «В конце концов, — подумала она, — в этом нет ничего, похожего на героизм. Любой, в ком достаточно силен инстинкт самосохранения, будет брыкаться до конца, потому что самооплакивание — это роскошь, которую можно позволить себе только в более или менее спокойной обстановке... роскошь, кстати, ничуть не менее, а может быть, и более разрушительная, чем страсть к наркотикам или алкоголизм, поскольку она-то и является матерью этих пороков».
На шоссе она выбралась уже в сумерках. В лесу, как выяснилось, было до черта дорог и дорожек, и все они вели куда вздумается, так что найти верный путь Кате удалось далеко не сразу. К концу этого путешествия Катя начала чувствовать, что ненавидит мачтовые сосны едва ли не сильнее чертовых калифорнийских секвой. Еще она вдруг поняла, что умереть от голода и жажды, блуждая на небольшом лесном островке, зажатом между оживленным шоссе и пусть провинциальным, но все-таки городом — не такая уж немыслимая штука. Это было пренеприятнейшее открытие и вдобавок совершенно неожиданное: десять-пятнадцать километров — ничто для коренного москвича, привыкшего взирать на дорогу из окна набитого до отказа автобуса или отсчитывать станции, сидя с газетой в вагоне метро; это даже меньше, чем ничто, когда мчишься по трассе за рулем мягко свистящей компрессором иномарки, покуривая хорошую сигарету и слушая музыку, доносящуюся из квадрофонической аудиосистемы. Но когда в один прекрасный день ты оказываешься с подвернутой ногой и тяжелой сумкой на плече в лесу, на который медленно, исподволь опускается вечер, ты начинаешь понимать, как огромна и безразлична к твоей судьбе планета Земля.
То, что Катя в конце концов выбралась на шоссе в ста метрах от остановки рейсового автобуса, было скорее всего просто слепым везением. Она убедилась в этом, изучив расписание и выяснив, что до прибытия последнего сегодня рейса осталось не более получаса.
Она присела на бетонное основание остановки и сидела, давая отдых гудящим ногам, до самого прихода автобуса. Старенький дребезжащий ПАЗ довез ее до железнодорожной станции. Денег хватило как раз на билет в общем вагоне, так что ночь она провела, блаженно посапывая на жесткой багажной полке, положив голову на тощую спортивную сумку, в которой, кроме двух пистолетов и нескольких запасных обойм, почти ничего не было. Колеса бодро молотили по стыкам старого, далеко не идеального рельсового пути, на котором в эту ночь, к счастью, не было ни шахтеров, ни каких-либо иных страждущих, и в десять утра поезд прибыл на Казанский вокзал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Через двадцать минут, взяв штурмом подъем, мало чем отличавшийся от недавно преодоленного спуска к реке, Катя въехала в сосновый бор — такие ей до сих пор доводилось видеть разве что на полотнах Шишкина и на многочисленных бездарных копиях с них. Медно-рыжие стволы сосен возносились высоко в небо идеально ровными, без единого изъяна колоннами. Им, конечно, было далеко до секвой Северной Калифорнии, но это были сосны, а не какие-то секвойи, порой казавшиеся Кате все-таки не совсем настоящими, словно их отлили из пластика на каком-нибудь заводике в штате Мичиган и понатыкали кругом для украшения пейзажа.
Она опустила стекло и ехала, вдыхая пахнущий разогретой смолой воздух. Пыли здесь не было, и Катя радовалась жизни минут десять, после чего двигатель «Опеля» вдруг начал чихать и в конце концов после непродолжительной агонии заглох, больше не пожелав заводиться. Пару минут потерзав стартер, Катя бросила бесполезные попытки и изо всех сил треснула кулаком по баранке.
— Окочурился, дохлятина? — с обидой спросила она у «Опеля».
«Опель», разумеется, ничего не ответил. Причина отказа двигателя была очевидна, и, немного успокоившись, Катя без труда обнаружила ее.
В баке «Опеля» кончилось горючее.
Катя обругала себя последними словами и некоторое время сидела за рулем, ничего не предпринимая. Она подумала, что в последние несколько часов слишком часто присаживается отдохнуть. Говоря по совести, больше всего ей сейчас хотелось просто уснуть. Сиденье было мягким, до наступления ночной прохлады оставалось еще часов шесть-семь, и, видит Бог, она нуждалась в отдыхе, по-настоящему нуждалась. Через шесть часов сна она снова будет способна принимать решения и немедленно претворять их в жизнь, а ведь это именно то, за что так хвалил ее Щукин... «Ах, Голова, Голова, — подумала Катя, — как же это ты? Ох, доберусь я до тебя...»
Она заметила, что уже почти заснула, и резким движением села прямо. Как бы ни хотелось ей вздремнуть, делать этого вблизи от недавно покинутого города было нельзя. Она не знала, какова ситуация. Возможно, никто даже и не думал ее искать, но рисковать все-таки не стоило. Не давая себе времени на размышления, она с усилием вырвалась из объятий мягкого кресла и выбралась из машины.
Набросив на плечи куртку и прихватив свою спортивную сумку, она двинулась прочь от машины, стараясь не оглядываться. Голова у нее гудела, растянутая лодыжка тягуче выводила жалобные песни, заставляя Катю прихрамывать и сильно замедляя движение. Катя подумала, что представляет собой довольно жалкое зрелище — от этого уже оставался всего один шаг до того, чтобы начать по-настоящему жалеть себя, но она так и не сделала этот шаг... «В конце концов, — подумала она, — в этом нет ничего, похожего на героизм. Любой, в ком достаточно силен инстинкт самосохранения, будет брыкаться до конца, потому что самооплакивание — это роскошь, которую можно позволить себе только в более или менее спокойной обстановке... роскошь, кстати, ничуть не менее, а может быть, и более разрушительная, чем страсть к наркотикам или алкоголизм, поскольку она-то и является матерью этих пороков».
На шоссе она выбралась уже в сумерках. В лесу, как выяснилось, было до черта дорог и дорожек, и все они вели куда вздумается, так что найти верный путь Кате удалось далеко не сразу. К концу этого путешествия Катя начала чувствовать, что ненавидит мачтовые сосны едва ли не сильнее чертовых калифорнийских секвой. Еще она вдруг поняла, что умереть от голода и жажды, блуждая на небольшом лесном островке, зажатом между оживленным шоссе и пусть провинциальным, но все-таки городом — не такая уж немыслимая штука. Это было пренеприятнейшее открытие и вдобавок совершенно неожиданное: десять-пятнадцать километров — ничто для коренного москвича, привыкшего взирать на дорогу из окна набитого до отказа автобуса или отсчитывать станции, сидя с газетой в вагоне метро; это даже меньше, чем ничто, когда мчишься по трассе за рулем мягко свистящей компрессором иномарки, покуривая хорошую сигарету и слушая музыку, доносящуюся из квадрофонической аудиосистемы. Но когда в один прекрасный день ты оказываешься с подвернутой ногой и тяжелой сумкой на плече в лесу, на который медленно, исподволь опускается вечер, ты начинаешь понимать, как огромна и безразлична к твоей судьбе планета Земля.
То, что Катя в конце концов выбралась на шоссе в ста метрах от остановки рейсового автобуса, было скорее всего просто слепым везением. Она убедилась в этом, изучив расписание и выяснив, что до прибытия последнего сегодня рейса осталось не более получаса.
Она присела на бетонное основание остановки и сидела, давая отдых гудящим ногам, до самого прихода автобуса. Старенький дребезжащий ПАЗ довез ее до железнодорожной станции. Денег хватило как раз на билет в общем вагоне, так что ночь она провела, блаженно посапывая на жесткой багажной полке, положив голову на тощую спортивную сумку, в которой, кроме двух пистолетов и нескольких запасных обойм, почти ничего не было. Колеса бодро молотили по стыкам старого, далеко не идеального рельсового пути, на котором в эту ночь, к счастью, не было ни шахтеров, ни каких-либо иных страждущих, и в десять утра поезд прибыл на Казанский вокзал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120