В доме, конечно же, стало еще теснее, и, продав по совету того же раввина злосчастное животное, бедный еврей вздохнул с облегчением. «Вот чего тебе не хватало в твоей вонючей Америке, Скворцова, — закрыв для полноты кайфа глаза, думала Катя. — Надо было устроиться официанткой в „Макдональдс“, и эврисинг было бы о'кей. Главное, никаких моральных терзаний — напахался и упал мордой в подушку. Отсюда вывод: все зло в мире происходит не от женщин — это придумали импотенты с дурным запахом изо рта, а от избытка свободного времени. Об этом, между прочим, все газеты трубили еще во времена застоя...»
Она открыла глаза, чтобы взглянуть на часы. Ее двадцать минут еще не истекли, но вот кайф явно кончился: прямо под часами стоял, нехорошо улыбаясь, давешний очкарик. Катин взгляд скользнул по его лицу и, минуя прочие подробности, уперся в ширинку очкариковых джинсов, под которой без труда просматривалось некое цилиндрическое уплотнение. Катя живо представила, как она выглядит со стороны: мизерное платьице сбилось, голые ноги закинуты на подлокотник дивана, одна рука свисает до пола, другая — под головой, туфли разбросаны, чулки на столе... Если чего-то и не хватало, так это ярлычка с ценой... Впрочем, кто их тут знает, может быть, услуги такого рода входят в стоимость входного билета?
Очкарик шагнул вперед, продолжая нехорошо улыбаться, и Катя, одним движением сбросив ноги на пол, вскочила, будто подброшенная мощной пружиной.
— Даже и не мечтай, — предупредила она. Усталости как не бывало.
— Да мне ведь только посмотреть, — голосом, которым разговаривают с капризными детьми, произнес очкарик. — Ну и, может быть, пощупать. А там — как сама захочешь.
Катя, забывшись, сделала шаг назад, ударилась икрами о мягкий край сиденья и, потеряв равновесие, со всего маху плюхнулась на диван. Очкарик немедленно бросился вперед. Его отвисающий живот колыхался внутри просторной рубашки, как наполненный глицерином воздушный шар, а нехорошая улыбочка раздалась вширь до упора, превратившись в кретинический оскал вошедшего в охоту самца. Ему было хорошо за сорок, и он уже стремительно терял форму, оплывая от плеч к бедрам, но все еще был довольно силен, во всяком случае, гораздо сильнее субтильной Кати Скворцовой. Он смахнул ее выставленные в попытке защититься руки, как ненужные хворостинки, и навалился на нее своей остро пахнущей дорогим парфюмом, потом, коньяком и недавно съеденной пищей тушей, причиняя боль, задирая платье и пытаясь разорвать белье.
Паника взорвалась в Катином мозгу, как осветительная ракета, начисто ослепив ее и лишив способности рассуждать.
Она отчаянно забилась, колотя руками и ногами куда попало, словно попала под обвал, желая только одного: чтобы эта вонючая, отвратительная тяжесть как можно скорее убралась прочь от нее. Она укусила руку, пытавшуюся зажать ей рот. У нее и в мыслях не было кричать, но ощущение потной ладони на лице вызывало тошноту. Она сбила с насильника очки, которые с тихим треском разбились на плиточном полу. Очкарик зашипел от боли и наотмашь ударил ее по лицу. Левая щека мгновенно онемела, словно стоматолог переборщил с обезболивающим, и тогда Катя, тоже зашипев, вонзила ногти в это ненавистное лицо, целя в глаза, и с нажимом провела ими сверху вниз. Толстяк взвыл и отшатнулся, и тогда она изо всех сил оттолкнула его прочь обеими ногами.
Глава 6
Старенький «Форд» снова тряхнуло на выбоине, и Катя открыла глаза, уверенная, что они приехали.
— Блин, Коновалова, барала я твою Штурвальную, — с чувством сказала Лилек. Она вела машину, глядя себе под ноги, на пол кабины, видимо, все еще пыталась найти и затоптать упавший бычок, отчего и угодила в очередную яму. Катя поняла, что прошло всего несколько секунд с того момента, как она прикрыла глаза.
— На дорогу смотри, — сварливо ответила Лизка. — Вот вмажемся в столб, будешь знать, как за рулем курить.
— Она, блин, еще и учит, — возмутилась Лилек, но действительно перевела взгляд на дорогу и как раз вовремя, чтобы разминуться с поливочной машиной.
Удача сопутствовала ей только частично — разминуться-то она разминулась, но вот поднять стекло уже не успела, так что даже сидевшей сзади Кате досталась небольшая порция освежающей влаги.
— Ах ты, вонючка! — воскликнула Лилек под совершенно неприличный гогот Коноваловой, которая буквально корчилась от смеха на своем мокром сиденье. — Ах ты, мурло лимитное! Стрикулист! Биде на колесах!
Коновалова зашлась совершенно, и даже Катя, не выдержав, прыснула, зажав рот ладонью, — смеяться было больно. Лилек окинула их сочувственным взглядом здорового человека, вынужденного коротать время в компании безнадежных недоумков.
— Они еще и смеются, — с горьким недоумением проговорила она. — Одна б... — неудачница, а другая целка-героиня. Вы себя-то видели? — повысив голос, спросила она и сама захохотала, как сумасшедшая, так, что ей даже пришлось ненадолго остановить машину.
«Да уж, — подумала Катя, когда „эскорт“ снова тронулся в путь. — Уж что да, то да. За что люблю таких баб, как этот вот Лилек, так это за умение как бы между делом очень точно называть вещи своими именами. Что героиня, то героиня... Насчет всего остального — это она, как говорится, со зла, хотя...»
Хотя в чем-то главном Лилек была права на все сто: в незапамятные времена утратив физическую девственность, в глубине души Катя так и осталась немного романтичной старой девой, которая, сидя у окошка с книгой на коленях, ждет сказочной любви и постепенно выживает из ума.
«Вот дерьмо, — подумала Катя, — да ничего подобного! Просто он меня достал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120