— Отлично. Где он, к черту?— Где, к черту, пять бакса?Я отдал ей бумажку.Она задрала подол саронга и засунула пятерку за подвязку, где уже торчала пачка зеленых. Она улыбнулась, заметив, что я засмотрелся на ее белые бедра.— Нравится банк Анны Мае? — спросила она.— Конечно. Жаль, у меня нет времени сделать еще один вклад.Она мелодично рассмеялась и, обняв меня руками за шею, прошептала на ухо:— Есть еще доллар? Мы идем внутрь, ты говоришь Дэн Лайман потом. Делаю тебя счастливым.Я тихонько оттолкнул ее. Поцеловал указательный палец и коснулся кончика ее носа. Ее хорошенького носика.— Побереги свои деньги, малышка. Поезжай на материк и найди одного мужчину, которого сделаешь счастливым.Жизнь забилась в ее глазах, улыбнулась она не слишком-то широко, но искренне.— Когда-нибудь я делаю это, красавчик. — Потом едва слышно прошептала: — Бородатый человек. — И кивнула в сторону двух сутенеров, игравших в карты.Затем она скользнула в свою хижину.Достаточно было одной бороды во все лицо, чтобы я его не узнал, этому способствовали и сумрак, и потусторонний свет факелов. Но идя к яме для барбекю, я достаточно ясно разглядел, что это он, были хорошо видны глубокие следы от оспин.И пустые глаза Дэниела Лаймана были на месте. И много раз ломанный нос.Я подошел и остановился около ямы для барбекю, совсем рядом с игроками.Я обратился к жирному:— Что в кофейнике? Чай или кофе?Жирный оторвался от своих карт с видом Микеланджело, которому помешали в его работе над скульптурой.— Кофе, — буркнул он.— Можно налить? — вежливо спросил я.Не поднимая взгляда от карт, Лайман сказал:— Наливай.— Спасибо.Я дотянулся до кофейника и ухватил его за черную ручку. Как бы между прочим произнес:— Я слышал, кто-то ищет посудину до материка.Ни Лайман, ни жирный парень ничего не сказали. Вообще никак не отреагировали.По краю ямы на камнях были расставлены жестяные чашки. Я выбрал относительно чистую — в ней не было ни окурков, ни прочей дряни.— Я могу помочь, — сказал я, — не задавая никаких вопросов. Частная лодка. Яхта богатого человека. Удобная каюта, и никаких кочегаров по соседству.— Моя взяла, — сдавленно хихикнул жирный.— Заткнись, — сказал Лайман, собрал и стал тасовать карты.— Вы ведь Лайман? — спросил я, медленно наливая в чашку дымящийся кофе.Лайман взглянул на меня. В его лице было какое-то уродливое благородство, примитивная сила, он походил на вырезанное из камня изображение одного из гавайских богов. Которому, чтобы умилостивить, в деревнях приносили в жертву девственниц.— Никаких имен, — сказал Лайман. Он все еще тасовал карты.Я поставил кофейник на один из камней на краю ямы. Попытался сделать глоток, но кофе был слишком горячим.— Скажите, что вы можете предложить, — произнес я. — Может быть, нам удастся заключить сделку.— Я вас не знаю, — сказал Лайман. В его глазах отражался оранжевый свет факелов и мерцание углей в яме, они, казалось, и сами мерцали, как у демона. — Я не имею дела с незнакомыми.Тут-то я и выплеснул ему в лицо свой кофе.Он взвыл и неуклюже поднялся, перевернув 410стол и рассыпав карты. Толстяк, который просто не имел никакого права двигаться так быстро, выхватил откуда-то нож. Лезвием этого ножа можно было выдолбить из ствола дерева каноэ, поэтому я схватил кофейник и плеснул в лицо и жирному ублюдку тоже.Они не обварились, но внимание на это обратили, точнее, это отвлекло их внимание, нож выпал из рук толстяка, а я успел выхватить свой девятимиллиметровый. К тому времени как Лайман обтер лицо и протер глаза, я уже навел на него пистолет.— Ты, жирный, мне не нужен, — сказал я. — Идем со мной, Лайман.— Пошел ты, коп, — сказал Лайман.— О, там не было сахара? Прошу прощения. Мы дадим тебе сахару в городе.На него был наставлен пистолет, автоматический, оружие такого рода убивает на месте, Лаймана были все причины бояться, а у меня были все причины раздуться от самодовольства. А раздуваться от самодовольства всегда опасно, когда стоишь лицом к лицу с таким, как Дэниел Лайман, который ничуть не испугался и бросился на меня так стремительно и так внезапно, что я выстрелил только тогда, когда он уже навалился на меня, так что пуля прошла вскользь, разорвав ему рубашку и слегка поцарапав. А я — дерьмо, — я валился навзничь в эту яму для барбекю, хорошо хоть хватило ума обхватить Лаймана, как любовницу, стиснуть, перекатиться и упасть не на угли, а на камни, что было само по себе неплохо, но ударились мы здорово, точнее, я, моя спина, что было уже не так приятно — от боли у меня потемнело в глазах.Сплетенные в объятии, мы вместе покатились по земле, его плечо надавило мне на предплечье, и я почувствовал, как у меня разжались пальцы и выпал пистолет. Потом он пригвоздил меня к земле, и когда я глянул в нависшее надо мной перекошенное лицо, на котором играли оранжевые блики, единственное, чем я мог ему двинуть, был мой лоб. Что я и сделал, заехав ему в рот. Я услышал, как он захрипел от боли, когда хрустнули зубы. Он сдвинулся с меня, и я начал из-под него выбираться, когда тот самый мощный кулак, который, без сомнения, сломал челюсть Талии Мэсси, воткнулся в мою.На этот раз в глазах у меня не потемнело, напротив, из них посыпались искры. А потом все заволокло черным — я потерял сознание, всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы Лайман успел подняться. Неверным движением я потрогал челюсть — невредимую челюсть, — встал на ноги и увидел, как он убегает по дорожке между лачугами, как мне показалось, по направлению к дороге.Тем временем толстяк наклонился, чтобы подобрать мой девятимиллиметровый. Он уже был у него в руке, когда я дал ему такого пинка, что вполне смог бы забить толстяком гол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102