Нас в семье пятеро братьев, все солдаты. Богатств нам родители не оставили, знатностью рода тоже не можем похвастать. Тем не менее, мы известны от Киева до Казани большой силой, хорошей внешностью и необычайной храбростью.
– И больше ничем?
– О да, чуть не забыл – почти безграничной мужской силой. – И он так взглянул на Казю, что она поспешно опустила глаза.
– Они все такие же высокие, как вы? – спросила она после короткой паузы.
– Примерно. Григорий почти одного роста со мной. Он вам понравился бы, но будем надеяться, что ваши пути никогда не пересекутся.
Алексей набил рот едой и медленно пережевывал ее, наблюдая за шумными забавами молодежной компании, которая принуждала юных цыганок играть с ними в непристойную разновидность чехарды. В поле его зрения попал Лев – он стоял, покачиваясь, на столе и старался удержать на поднятом вверх подбородке стакан. Когда стакан упал и с громким звоном разбился, Алексей снова заговорил.
– Вы в него влюблены? – он ткнул в сторону Льва косточкой от крылышка цесарки.
–Нет!
– Так почему же вы остаетесь с ним?
– А куда мне деться?
– Нужно ли об этом спрашивать?
Их глаза встретились. Он наклонился и взял ее руку в свою. Казя не двигалась, но чувствовала, с какой силой бьется ее сердце.
Медленно, очень медленно, она отняла руку и протянула было ее за стаканом с вином, но поняла, что из-за дрожи в руках прольет его, и вместо этого начала энергично обмахиваться веером.
– Мне всегда казалось, что в казацких избах душно, но здесь... – она пыталась говорить легко, спокойно.
– Вы не ответили на мой вопрос, – настойчиво сказал Алексей. Казя взглянула на него поверх веера.
– Я пока не могу. Дайте мне в-в-время, я должна подумать. – До Казн долетел прорвавшийся сквозь звуки скрипок неприятный смех Льва. Алексей, затаив дыхание, не отрывал от нее напряженных немигающих глаз. Он наклонился и зашептал ей на ухо.
– Сколько времени вы будете думать? Ради Бога, скажите, сколько?
– Не знаю, – Пальцы Кази судорожно сжали веер. – Пожалуйста, Алексей, не давите на меня, не торопите. – Ее слабая плоть желала иного, но Казя продолжала упорно качать головой. На ее глаза навернулись слезы, она и сама не могла бы сказать почему.
– Ну что ж, – Алексей вернулся к прежнему легкому беззаботному тону, – Мы, Орловы, помимо перечисленных достоинств обладаем еще одним бесценным качеством – безграничным терпением.
Дуэль в тени разрушенного собора еще не закончилась. Апраксин был вне себя от ярости. Как он ни старался, ему не удавалось обмануть бдительность противника. Все его искусные маневры и длинные выпады неизменно пресекались сверкающим клинком де Бонвиля. А он чувствовал, что силы его на исходе. Сделав в очередной раз отчаянный рывок, он заставил француза отступить перед ним.
Вытоптанный их ногами снег превратился к этому времени в каток. Поскользнувшись, де Бонвиль упал чуть ли не на колени, но все же успел выпрямиться до того, как кончик шпаги Апраксина коснулся его тела.
– Пора кончать! – закричал князь Куракин. – Они уже не держатся на ногах! Месье д'Эон, прошу вас! – И он с поднятой рукой шагнул вперед.
В этот момент Апраксин сделал необычайно глубокий даже для него выпад, всем телом подавшись вперед, француз взмахнул своей шпагой вверх, желая отразить удар, но Апраксин поскользнулся, потерял равновесие, сделал несколько судорожных телодвижений в тщетной попытке удержаться на ногах и с размаху накололся на острие шпаги француза, которое вошло в его тело около подмышки, скребнуло по кости и пронзило его насквозь.
Какую-то долю секунды Апраксин стоял совершенно неподвижно, затем его тело стало оседать, вырвав эфес шпаги из рук де Бонвиля, достигнув земли, какое-то время раскачивалось взад и вперед в сидячем положении, словно он был лишь ранен, но затем глаза его закатились, изо рта вместе с уходящей жизнью изверглась розовая жидкость, и он медленно завалился на спину. Одну-две секунды ноги его сильно бились о снег, спина выгнулась дугой, по телу прошла последняя судорога, и он скончался.
Князь Куракин и д'Эон опустились на колени около содрогающегося тела. Солдаты с факелами подошли ближе, пяля глаза на труп, распростертый на земле, и медленно растекающуюся по снегу кровь, почти сразу же замерзающую. Одна нога Апраксина еще слабо подрагивала.
Д'Эон поднялся на ноги, бледный как полотно, но голос его был совершенно спокоен, когда он произнес:
– Он мертв.
– О Боже, Боже мой! – Куракин с большим трудом вытащил шпагу из тела Апраксина и отшвырнул в сторону.
Де Бонвиль тупо смотрел перед собой, не понимая, как это все произошло.
– Я не хотел его убивать, – дважды повторил он сквозь стучащие зубы. Выступивший на его лице пот превратился в ледяную маску.
– Оденьтесь! – тоном, не терпящим возражений, приказал д'Эон. – Или вы желаете, чтобы у нас стало одним трупом больше? Что сделано, то сделано, назад не воротишь.
Он помог Бонвилю влезть в кафтан и шубу и повернулся к Куракину.
– Велите солдатам принести одеяло и накрыть труп. А мы пойдем в караулку и решим, что делать в этой кошмарной ситуации, – Д'Эон говорил резко и жестко. «Можно подумать, что этот странный маленький француз с женственной внешностью ничуть не расстроен, – подумал Куракин. – Но, Бог мой, что будет, когда фельдмаршал узнает о смерти сына».
Все вошли в дом. Свободные от службы солдаты, лежавшие на соломе, заменявшей матрацы, во все глаза уставились на знатных господ. Дежурный сержант поднялся из-за стола, заставленного грязными кружками и тарелками. Пока французы грелись у гудящей печки, князь Куракин отвел сержанта в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120